Святослав Логинов - Фантастика, 2005 год

— Гораздо страшнее. Гораздо страшнее, чем ты можешь себе представить, и в сто раз страшнее, чем я могу описать. Это ужас, равного которому нет на земле. Именно это ждет самоубийц. Не будет никакого доброго бога, задающего вопросы, не будет никаких умерших родственников, прилетевших приветствовать тебя, а будут лишь челюсти черной пиявки и ее безразмерный желудок. И это навсегда. Сейчас твой последний шанс вернуться. Послушай меня.

Ее глаза на мгновение померкли.

— Я тебе не верю, — сказала она. — Ты придумал все это, чтобы меня обмануть. Чтобы не пустить меня дальше.

— Ты сама знаешь, что это правда!

— Это ничего не меняет, даже если это правда.

Она начала удаляться. Легкий ветерок, пахнущий степными травами, подхватил ее и понес во тьму. Надежды больше не было. Так жаль, что все это было зря.

Он закрыл глаза. Он ощущал, как кровь продолжает вытекать, и вместе с нею уходят последние силы. Теперь осталось совсем немного, думал он, еще несколько минут. Она достигнет развилки и попадет в колодец. Затем сорок метров темного пространства и невидимая тварь, схватившая тебя за голову и потащившая вниз. И вдруг его осенило. «Неужели все колодцы питаются именно так? — подумал он. — Неужели они питаются нами и только нами? Наевшись, они отпочковываются от тоннеля и спокойно переваривают пищу, ожидая, пока следующая жертва бездумно бросится во тьму. Нажравшись, они могут даже дать несколько отпрысков, почему бы и нет? Но если сознание не разрушается, значит, на дне каждого большого колодца есть человек, по крайней мере один человек. Этот человек до сих пор видит, слышит и чувствует. Неужели это и есть ад? Нет никаких горячих сковородок и вечно пожирающего огня. Есть лишь пустыня боли, ненависти и одиночества. Так жаль, что она не поверила мне. Она уже была готова поверить.

Но если люди об этом когда-нибудь и узнают, то это будет не сейчас, — думал он. — Сколько мне осталось? Несколько минут, не больше. Как только она погибнет, стенка тоннеля начнет разрушаться. А стенка — это единственное, что сейчас отделяет меня от хищников. Тоннель исчезнет, и я исчезну вместе с ним».

Он ощутил легкое и нежное прикосновение, но не стал открывать глаз, чтобы продлить иллюзию еще хотя бы на несколько секунд. Ничего легкого и нежного здесь быть не может. Здесь может быть лишь смерть, которая приходит явно или крадется бесшумно. Неужели у смерти могут быть такие руки? Он с трудом открыл глаза.

Сиреневые ленты света струились но стенам тоннеля, а ветер пах костром, затерянным в ночи, пах звездами, и камышом, и летним ором лягушек, пах сонно плеснувшей рыбой посредине тихой реки, тонким комариным гудением у твоего уха, мохнатыми соснами, дальними огнями и стуком колес поезда, проходящего вдали за лесом, — пах всем этим одновременно и еще тысячью тысяч вещей, о которых нельзя сказать и которые можно лишь ощутить, ощутить одновременно, как один большой глоток жизни. Девушка склонилась над ним, и каждое прикосновение ее волос делало его невыразимо счастливым.

— Почему ты вернулась? — удивленно спросил он.

— Как я могла не вернуться? Не могла же я оставить тебя умирать. Я коснулась своей рубашки, и на ней осталась кровь, твоя кровь, посмотри. А под тобой уже целая лужа. Если тебя не перевязать, ты умрешь от потери крови. За кого ты меня принимаешь, за изверга какого-нибудь? Ты знаешь, что у тебя здесь несколько глубоких дырок? Повернись немного. В тебя что, гвозди заколачивали?

Почти. Что-то вроде того.

Она оторвала несколько матерчатых полос от своей длинной больничной рубахи и начала накладывать повязку. Ему пришлось приподняться, и он застонал от этого простого движения.

— Вот так уже лучше. Теперь расскажи, как тебя отсюда вытащить.

— Зачем ты это сделала? — спросил он.

— Что сделала?

— Сделала то самое, из-за чего мы здесь.

На мгновение ее глаза будто подернулись корочкой льда. Цветные полосы на стенах тоннеля погасли, сейчас ее освещало лишь ее собственное свечение. Ветер затих, воздух стал спертым, как на закрытом чердаке, полном старого хлама.

— Это был плохой вопрос, — сказал он, — прости меня.

— Ничего, когда-нибудь расскажу, обещаю. Но обещаю, что это случится нескоро… Ты заметил, что здесь нечем дышать?

Он попытался подняться, и она помогла ему.

— Тоннель умирает, — ответил он. — Мы должны успеть. Нужно пройти около двух километров в обратную сторону. Там ты можешь меня оставить. Потом ты пойдешь в ту сторону, которую выберешь сама. Вперед или назад. Когда тоннель исчезнет, я окажусь на безопасной территории. Там у меня передатчик. Я свяжусь со своими, и они меня вытащат. Обо мне не беспокойся.

— Отлично. Тогда попробуем проползти эти два километра. Обопрись на мое плечо. Не стесняйся.

— Ты уже решила, в какую сторону пойдешь? — спросил он.

— Пока нет. Но я успею решить, пока мы будем идти.

Деликатный сигнал автосекретаря прозвучал, когда Бутов придирчиво рассматривал в зеркале собственное отражение, украшенное последней моделью голографического галстука.

— Частный посетитель. Имя Петр Седых. Причина посещения — пополнение вашего зверинца.

— Он опоздал на 40 минут, — констатировал Бутов, не оборачиваясь.

— Сообщить, что прием отменяется? — с готовностью отозвался автосекретарь.

Карл заколебался. Опоздавший контрабандист, безусловно, заслуживал того, чтоб его прогнали. Однако Бутов оставался хладнокровным дельцом, только если речь не шла о его зверинце. Да и сам зверинец на той неделе, согласно Универсальному Рейтингу частных собраний животных, провалился с четвертого на шестое место по планете. Его обогнал даже Юрген Стив, этот нахальный мальчишка, унаследовавший сеть ресторанов "Ультима". Положение следовало немедленно исправлять.

Магда уже в светящемся, прихотливо меняющем цвет платье расчесывала великолепные каштановые волосы. Карл привычно поцеловал жену в плечо, отметив новый запах духов.

— Я буду готова через десять минут.

На ее шее опять появились предательские морщины. А ведь с последней процедуры омоложения прошло всего полгода.

Быстро глянув на часы — до начала приема оставалось еще 37 минут — Бутов принял решение.

— Если я задержусь, проследи, чтобы все шло, как надо.

Жена кивнула. Она никогда не отличалась особой разговорчивостью, а в последние годы все их общение зачастую ограничивалось десятком слов в день.

Контрабандист выглядел истинным "космотыком": плохо справляющийся с частыми сменами гравитации и климата организм позволил телу обрюзгнуть, а коже приобрести нездоровый сероватый оттенок. Петр Седых был помят, потерт и явно нуждался в средствах. Как, впрочем, и все контрабандисты, с которыми доводилось сталкиваться Бутову. Едва ли не половина животных его зверинца, так же как и в большинстве частных собраний, была куплена незаконным образом, но, поскольку речь обычно шла о людях достаточно влиятельных, Департамент Порядка предпочитал в большинстве случаев закрывать глаза.