Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

– Что вы делаете?!

– Да, да… конечно … конечно… сейчас, одну секунду…

Она скрылась в домике и действительно через одну секунду появилась вновь: уже причесанная, накрашенная, в какой-то неимоверной полупрозрачной тунике…

– О, мой господин… – прошептала она приоткрытыми губами.

– А вот этого не надо, – сказал я. – Руссо туристо. Облико морале.

Похоже, она оторопела. Потом – засмеялась.

– Не может быть, – сказала она. – Тысячу лет здесь никто «Руку» не вспоминал.

– А что здесь вообще вспоминают?

– Ах, да я ведь не об этом…

– И все же?

– Ну… не знаю. Хопитов взять – они много чего цитируют, да нормальные люди их понять не могут. А вы не из Асгарда случайно?

– Нет.

– У меня подруга в Асгарде. Тревожусь я за нее…

Она посмотрела в небо. Темная суставчатая туча, выпуская впереди себя длинные крюки и когти, ползла по направлению к горе. Еще не был слышен, но предугадывался гром.

– Вот! Вот опять. Чего неймется…

– Я пойду. До свидания.

– Зачем? Не надо! Будьте здесь! Тезей уходит каждый день – биться с чудовищем. А чудовище приходит ко мне…

– Мамонт?

– Он и мамонт, он и бык… Ой, что я сказала! Так нельзя. Он узнает, и все пропало…

Испуг и дрожь ее были слишком театральными. Любительская сцена.

– Я бы тоже уехала в Асгард. Правда, там славно? Эти стены… Такое чувство защищенности… ни с чем не сравнимое… А здесь? Песок…

– Почему же вы здесь?

– Говорите мне «ты», господин. Я должна это слышать. «Ты». Скажите же так!

– Почему ты здесь?

– Ангрбода зла на меня, господин. Я боюсь ее гнева. Она превратит меня в козу.

– За что?

– Я узнала ее мужа! Он на самом деле никакой не Локи! Он – Ешитекей!

– Эшигедэй? – попробовал уточнить я, но женщина замахала на меня руками:

– Не говорите вслух! Он услышит!

– А тебя, значит, не услышит?

– Но я же молчу.

Я тоже замолчал – в короткой оторопи.

– Это я понял… Скажи-ка мне лучше вот что…

Она стремительно закивала:

– Да-да. Змей вовсе не соблазнял Еву. Это придумали потом, в оправдание всему. Змей укусил ее, и она умерла. И Адам упросил богов пустить его в Аид, чтобы найти ее там среди теней. Но ему запретили оборачиваться, когда он поведет Еву наружу! Ева вскрикнула, когда наступила на горящий уголь, и Адам бросился к ней… это было перед самым выходом из Аида, там все медленно и жарко тлело, и раскаленные края прохода светились впереди багрово – и виден был сквозь него райский сад. Но нет – Ева не могла покинуть Аид. И тогда Адам остался с нею, чтобы в поте лица добывать хлеб свой… Когда ты увидишь женщин, танцующих на углях, знай: они готовятся пройти сквозь те врата обратно в мир живых. Но их некому выводить…

Минут через двадцать доктор уже не казался мертвецом. Он порозовел, губы увлажнились, дыхание стало ровным. Время от времени на щеке дергалась какая-то жилка.

Ираида молча сидела возле него, держа за руку. Дед Григорий молча постоял рядом, легонько потрепал ее по затылку и отошел к брату – погутарить.

Между тем Коломиец метался внутри себя, как зверь, обманом запертый в клетке. Как профессионал он знал, что «на спецоперациях чем дольше ждут, тем дольше потом живут в раю. Дж. Ле Карре» – такой плакатик висел в его кабинете. Подобными изречениями, вначале исполненными от руки плакатными перьями, потом – заделанными под трафарет, а в последнее время вылезшими из темной щели дорогущего цветного принтера (Коломиец попытался вспомнить, использовался ли принтер для других целей, и – не смог…), снабжал агентство его зам Всеслав Пак, московский полукореец, давний и верный помощник… предатель. С его подачи все и произошло.

Да… Весь этот безумный вечер – сначала успокаивая и просто удерживая буйно сходивших с ума старушек, потом – обнимаясь с братом, упавшим, как снег на голову, потом – в тяжелом, тревожном, вязком ожидании непонятно чего – Коломиец не переставал думать о событиях сегодняшнего позднего утра, уже безумно далеких, но все еще очень болезненных… и чем больше он думал, тем вернее приходил к выводу, что дело нечисто.

Никаких конкретных зацепок. Что-то в интонациях. В тягостном недоумении, которое иногда прорезывалось у того же Пака. В чем-то еще.

Но без Криса не разобраться, наверное…

У Криса же голова сейчас забита совсем другим. Не стоит отвлекать. Вон, сидит, слушает…

Сфинкс был толстенной бабищей лет шестидесяти, одетой в какие-то идиотские жестяные доспехи. Она восседала на каменном троне, держа в правой руке здоровенный мушкет, а по левую руку от нее молча стоял лев.

– Ван, сын Стрельца? – мутно ощерилась она на меня. – Наслышана о твоих подвигах… И что дальше?

– Я хочу вернуться на свою тропу. Мне надоело здесь.

– Хе-хе-хе-хе-хе… Может быть, я пропущу тебя, козлик. А может, и нет. Давай поиграем?

– Ты будешь убегать, а я догонять?

– Ты будешь догонять, если будешь догонять. А если в натуре не догоняешь, то и убегать бесполезно. Начнем?

Не дожидаясь моего ответа, она легонько стукнула прикладом мушкета по каменному основанию трона. Звук был гулкий.

– У кого из живущих лиц больше, чем у Януса? – провозгласила она громко и торжественно.

– У сторожа, – сказал я.

– Ты знал… – Она скривилась обиженно. – Ладно. Еще одна загадка. Зимой и летом одним цветом!

– Забор. Корова. Портвейн.

– А вот и не угадал!

– Говно, – продолжил я логический ряд.

Она опять расстроилась. Потом попыталась хлюздить, но я это пресек – и, что характерно, лев посмотрел на меня одобрительно и даже подмигнул.

– Ну, все! – наконец провозгласила она. – Последняя загадка. Угадываешь – идешь, куда хочешь. Нет – остаешься, остаешься, остаешься… – она почти не двигалась, но при этом как-то ухитрилась потереть ручки. – Оно никогда не кончается, его всегда не хватает; его нельзя родить, его легко убить; где его много, оно стоит, где мало – несется вскачь; его часто крадут, но никогда не возвращают украденное…

– Время, – сказал я.

– Да, время… – Она кивнула, а глаза ее неожиданно погрустнели и похорошели. – Время. Жаль, ты дослушал только до середины. Нетерпеливый… Что ж. Иди. Путь свободен.

Просить, чтобы она продолжала, было бессмысленно…

– Могу теперь я спросить, мудрая?

– Как хочешь.

– Почему две змеи обвивают посох? Две, а не одна? И почему смотрят в разные стороны?

– На самом деле ты хотел спросить не это, и потому нет смысла отвечать… Ступай. Когда поймешь, что ты хотел спросить, я встречусь тебе. Но это будет только однажды…

Антон Григорьевич рассказывал, словно диктовал то ли доклад, то ли протокол: сухо, точно, емко. Знаком был с этим делом.