Николай Симонов - Миллениум

Приняв холодный душ, он почувствовал прилив сил, успокоился и пришел к выводу, что ему следует немедленно заявить о себе, сегодня же связаться с родственниками, а завтра с утра позвонить на работу и своему куратору из КГБ, разыскать через него Светлану Викторовну Оленину и капитана госбезопасности Цибикова. Он также подумал о том, что в самое ближайшее время неплохо было бы съездить в Новосибирск и навестить своих старых знакомых: Мерцалова, Фишмана и Ларису Николаевну Селезневу.

По окончанию водных процедур Павлов деловито прошелся по палате, заглянул в забитое гвоздями окно с видом на пустынный внутренний дворик с чахлыми деревцами и цветочными клумбами, подергал за ручку входной двери и убедился в том, что она заперта с внешней стороны. Затем он попытался разглядеть, что находится за тонированным стеклом большого оконного проема, выходящего в коридор, но ничего не увидел. Все это подтверждало, что он, скорее всего, находится в специализированном медицинском учреждении закрытого типа. Он прилег на свою койку и закрыл глаза, вспоминая тот злосчастный день, когда он пришел в гости к Аркадию Моисеевичу Фишману.

— Извините, вы из какого времени к нам пожаловали? — прервал его раздумья сосед, называющий себя Заратустрой.

— Не знаю. Времени не было. Дату отбытия помню хорошо: 17 мая 1978 года, — простодушно признался Павлов и только тут спохватился, понимая, что в его удивительные перемещения в пространстве и во времени никто не поверит, даже если он начнет изъясняться на языке джурджени, или по-орландски. Никаких других доказательств, кроме знания уймы языков, он предоставить не мог.

В этот момент входная дверь отворилась, и пожилая нянечка, вкатила в палату никелированную тележку с ужином: витаминные салаты, гуляш с гречкой и чай в подстаканниках. Следом за ней вошел молодой санитар, чтобы наблюдать за тем, как пациенты принимают пищу.

Гостеприимные соседи пригласили Павлова к обеденному столу, и ему пришлось с отвращением заталкивать в рот пищу, от которой он давно отвык. Не так представлял он себе свое возвращение в XX век. Шутка ли! Он, вполне возможно, преодолел ноль-пространство и гиперверемя, побывал в далеком прошлом или неопределенном будущем, прошел через суровые испытания и пережил опасные приключения. По идее, он должен находиться в центре всеобщего внимания, как космонавт, впервые высадившийся на Марсе. Про него должны писать в газетах и показывать его по телевиденью. Ученые всего мира должны с нетерпением ждать своей очереди, чтобы услышать от него поразительные известия о Байкале, превратившемся в соленое море, об Уральских горах, вздыбившихся выше Гималаев, о пропавшей планете Венере и так далее. И, вот, вместо заслуженного триумфа, он — в сумасшедшем доме в одной палате с какими-то чудиками, называющими себя Ницше и Заратустра.

Павлов решительно отодвинул от себя тарелку с противно пахнущим гуляшом и сказал, обращаясь к молодому санитару:

— Я должен сделать официальное заявление, и как можно скорее! Кто у вас тут самый главный?

— Вас пища не устраивает или соседи обижают? — удивился санитар.

— Суть проблемы не в пище и не в соседях. Дело в том, что…,- начал было говорить Павлов, но его прервал Ницше:

— Дело в том, что наш сосед Дон Аурелио ушел от нас, по-английски, не попрощавшись. Мы хотим знать, что с ним и когда он к нам вернется?

— Георгий Иванович Орлов жив и здоров. Он — в соседней палате. Только что поужинал и веселит своих новых соседей политическими анекдотами. Сам видел, — соврал санитар, не моргнув глазом.

Тот, кто называл себя Заратустра, осушив стакан приторно-сладкого напитка, напоминающего чай, неожиданно обратился к санитару со следующими словами:

— Истинно говорю вам! Грядущий спаситель мира Саошйант родится от семени пророка, чудесным образом сохраняющегося на дне самого глубокого озера. Когда приблизится конец времен, в нем искупается целомудренная девушка и забеременеет. В назначенный срок она родит сына по имени Астват-Эрэта, что означает Воплощающий праведность.

Молодой санитар улыбнулся и утвердительно закивал головой. У Павлова же на душе стало немного легче. То, что сказал Заратустр, могло прийти в голову только "тихому психу". Он решил больному подыграть и осторожно заметил:

— Это похоже на правду. Самое глубокое в мире озеро — Байкал — через тысячи лет станет морем величиной в Новую Зеландию и соединится проливом с Тихим океаном. Я сам это видел.

Молодой санитар удивленно вскинул брови, видно, не ожидая от пациента, которого, по его сведениям, признали вменяемым и психически здоровым, подобных речей. Ницше, заметив реакцию санитара, поспешил Павлову на помощь.

— Я тоже когда-то видел во сне, что Байкал превратился в огромное море, а на его берегах поселились эльфы, гномы и хоббиты, — сказал он, при этом отчаянно подавая Павлову знаки, чтобы тот держал язык за зубами.

— А я видел это не во сне, а воочию! — возразил Павлов, не замечая знаков, которые ему подавали уже оба соседа.

Ужин закончился. Снова пришла нянечка с никелированной тележкой, убрала посуду, сменила на столе клеенку и вышла. Санитар остался. Он ждал врача — доктора Садырина, только что заступившего на ночное дежурство и обходившего на своем этаже палаты, пациенты которых успели поужинать.

У доктора Садырина была совершенно невзрачная внешность, тихий и вкрадчивый голос, а также привычка дергать носом, из-за которой младший медперсонал и пациенты называли его Индюком. Особым гуманизмом по отношению к больным он не отличался, и при первых же признаках проявления буйства приказывал надевать на них смирительные рубашки и назначал ударную дозу нейролептиков.

Выслушав заявление Павлова о том, что он является ответственным работником Главлита и секретным сотрудником КГБ, участвовавшим в мае 1978 года в спецоперации по разоблачению банды новосибирских ученых, втайне разрабатывающих психотропное оружие, доктор Садырин так удивился, что у него даже очки полезли на лоб. До этого все шло к тому, чтобы пациента палаты N113 по фамилии Павлов из института судебно-медицинской экспертизы выписать с официальным заключением о том, что он вменяем и совершенно здоров. И, вдруг, такой навязчивый бред!

Убедившись в том, что врач ему не поверил, Павлов потребовал, чтобы его поместили в одиночную палату и предоставили ему бумагу и письменные принадлежности. Доктор Садырин обещал выполнить его просьбу, но только на следующий день, поскольку свободных одиночных палат на вверенном ему этаже не осталось. Павлов немного успокоился, и это спасло его от смирительной рубашки и ударной дозы нейролептиков. Прибывшая на вызов медсестра вколола Павлову снотворное, которое подействовало на него так благотворно, что он сразу заснул, даже не успев пожелать своим соседям спокойной ночи.