Вадим Каплун - Бурда-Моден

И горят тюрьмы. Бунты в лагерях, на лесоповалах и зонах, восстания в следственных изоляторах. Охрана бежит, бросая вышки, срывая погоны. Катит с востока лавина... Беспредел. Уголовщина. То, что называется уголовщиной, пока не возникнет новых названий - "аутизация", "реквизиция", "вычистка"... Главное - придумать термин. Страшно поначалу, когда его нет, когда не понял, что иного не будет, не принял новых правил игры. В конце концов стреляют вроде не в тебя. Пока. Ничего, привыкли...

Я сидел в Москве с двумя сотнями долларов, кладовкой набитой жратвой и боялся. Через полгода, удирая из обезумевшей столицы с "Макаровым" и банкой "Сельди иваси" в кармане я был спокойнее Мэн Цзы и потому уцелел.

В незапамятные времена здесь был рынок. Давно исчезли прилавки и навесы, от продмага осталась полуразрушенная кирпичная коробка. На пятачке, засыпанном молочно-белой скрипучей крупой разбитой витрины, толпились беженцы. Продавали часы, кассеты, пользованные шприцы, женские сапожки, календари за давно минувшие годы, фотоаппараты. Покупали зимние вещи, керосин, дрова, самогонку и еду, еду, еду... Скучно шла торговля, вяло и невесело. Не продавали, перешептывались, испуганным стадом сбившись в кучу. В стороне торчали мрачные, непохмеленные Малой и Пух. Перед ними, не отрывая рук от лица, стоял на коленях скрюченный мужик. Хлестало хорошо...

- Развлекаетесь?

Пух пробурчал неразборчивое, а Малой жизнерадостно сообщил:

- Это ж, гнида, спекулянт!

Спекулянт забормотал было, но, захлебнувшись, умолк.

- Гулько не видали?

Пух кивнул.

- Он у бабки яблоки покупал! - ухмыльнулся Малой.

- Покупал? - мне показалось, что я ослышался.

- Вот и я тоже, думаю, че он, сбрендил? Пошел, да взял - все дела.

- Он тут часто покупает для бабы своей... - Пух замолк, уставившись под ноги.

- Бабы?

Ответа не было и я спросил:

- А куда он пошел?

- К бабе! - заржал Малой, а Пух выразительно кивнул головой за угол и отвернулся.

Однако! Гулько, покупающий яблочки, Гулько с бабой... Холодок прошелся по загривку, а в животе зашевелился студенистый комок предзнания. Я вспомнил. Вот значит как... При костюме и в шляпе, с дамой под ручку... Я уже понял, чувствовал ответ, а через два шага получил его.

Они сидели на ржавой тумбе спиною, ничего не замечая, а я, глянув на них, нырнул в развалины и замер. Слышно было отлично - стена оказалась как сито, да и говорили они не таясь.

- Я не могу до него добраться. Понимаешь, не могу! - вещал Гулько обычным своим бледным голосом. - Он мысли читает... Да помнишь, сама же говорила!

- Говорила! - девушка Галя звучно откусила от яблока и невнятно закончила:

- А мне плевать! Делай, что хочешь, я больше с ним не могу! Он же садист! Это выродок, шизофреник...

Усмехнувшись, я присел на корточки, устроился поудобнее. Разговор предстоял долгий и интересный. Как я ее почувствовал, а?! Не-е-ет, не обманула она меня своими нежностями. Боль и страх прятались за ними. А мне что? Мне нравилось.

- Потерпи. Еще дня два, самое большее. Раскинь мозгами - не могу же я его убрать в открытую. Гад, он повода не дает.

- Так подлови его!

- Все готово. Я же говорю - два дня. Они помолчали. Девушка Галя грызла яблоко. Будто не кормили.

- А эта девушка, она как, красивая?

- Ничего, - раздался звук, будто хлопнули в ладоши - Гулько ударил рукой по колену. - Негодяй! Я решил, он на ней хоть поломается. Мы бы его шлепнули, ее отпустили... Плевать ему!

Фантастика! Врет, да как сладко! Послушаешь, решишь, он все знал с самого начала. Про Ирку, про меня... Отпустил бы! Гуманист, благородный дон!

Девушка Галя поверила. Очень ей хотелось ему верить - я это чуял сквозь кирпич. Словно наяву увидел как она сморщилась.

- Говорю, выродок! Ты бы смог так, если меня?..

Он замялся, но только на секунду.

- Ты что?! Нет, конечно.

Обнял ее за плечи, Ромео из Красного Дома... Интересно, давно знают друг друга?

- Ты что-нибудь делаешь еще? - спросила Галя.

Делает еще?! О-о-о, он много чего делает, повсюду успевает! Неутомимый творец и гуманист...

- Так... Набрасываю...

"Доносы в Красный Дом?" - мелькнуло у меня, но тут я понял: писатель! Каратель-мемуарист. А-ля, Борис Савинков...

- Набрасываешь... - странным голосом повторила Галя. Не картинка, слайд мелькнул передо мной. Она будет любить его, умащать и вылизывать, пока граница не останется за спиной. Транспортное средство одноразового пользования.

- Материала полно! - радостно отозвался Гулько. Куда девалось хваленое его чутье?

Помолчали.

- Ладно, - Гулько встал. - Пора. Не стоит нарываться. Бабахалку мне дала...

Сволочь! Мой револьвер! Я дернулся, едва не загремев в кирпичи. Как же я лопухнулся?!

- Солярки десять бочек... Все на ходу - я проверял. Шторма не будет, доберемся. Пакуй вещички, а я пока с капитаном...

И они заворковали про то как уедут, устроятся, как заживут, два голубка. Никуда они не денутся и никак не заживут, жить им осталось самую малость. Теперь я обойдусь без оружия, слеплю их тепленькими. Они раскрылись, они мои. Холодно и четко я прокручивал варианты. Садист, видишь ли! Ничего, Петрович понравится ей на-а-амного больше! А Гулько... Что ж, ему представится возможность проверить свою жертвенность. Только девушку Галю я не отпущу в любом случае. Агентуру не отпускают.

Голубки давно исчезли, разлетелись в разные стороны, а я сидел на корточках, смаковал придуманное и радовался тихо-тихо... Хотелось начать сейчас, немедленно, но я удержался. Не суетиться - золотое правило. Торопливые пошли на перегной. Шел и думал.

В такое тошнотное место я прежде не забирался. Ненавижу свалки. Домашнего мусора было чуть, ржавая арматура, кирпичная пыль, дробленые панели. Что тут стояло? Интересно, подвалы ведь должны остаться. Идеальное место для подземного капища сатанистов-ленинцев.

За кучами щебня гугукали, перекликаясь с визгливым смехом, малолетки - играли в свои странные игры. Рядом, уткнувшись бывшим лицом в камень, прел мертвяк. Кто-то убил его, обобрал и оставил здесь. Или родственники выкинули - сил не осталось яму копать, а может сам приполз и сдох. Ветер дул от меня, идти дальше не хотелось, я сел и закурил. Малолетки кончили резвиться, повылезли наверх. Собравшись в кучу, уставились на меня, перешептываясь.

Щурясь сквозь дым, я пытался сосредоточиться. Мысли лезли привычно-дурацкие, пустые - о связи, Симферополе, о том когда и чем я кончусь. Надо было встать и уйти, но уже катила волна...

Мир обернулся пленкой, хрустящей, новенькой, аляповато размалеванной сочными фломастерами радуги. Чистый и сытый, я хохотал и смех драл ознобом затылок. Дурь-лопух - от него всегда так, и звон в ногах. Потех! Длинный чок сидит на камне, пускает дым и гружит. Хорошая его сапа, за такую много корней вывалят. Убой в кармане, подползти сзади и штырьнуть в спину. Не... Закладно. Корни есть, напыряли у безухой старки из лысого дома. Жрать утром - лопом отвалишься... Чок, пустыга, кислиться - ветер с убойки на него попер. Че дуется, сладко! Убойки все так. Когда из черноты разроешь они хрусткие и под пальцами сыплются, одни кости от них. Синьки из моря, те скользкие и пенятся рожей... С них запах кислый, этот свежик...