Михаил Ахманов - Зов из бездны

Так что я не увидел танисских владык и наслаждался лишь беседой с их приближенными. Едва ли не каждый вечер Усерхет звал меня к себе, и компанию нам составляли писец Тхути и виночерпий Кенамун, а временами Руа, глава корабельщиков. Мы ели, пили и говорили – собственно, говорил я, отвечая на вопросы и повествуя о своих приключениях. И бывало так, что мои сотрапезники гневались на заносчивость князей Джахи, а потом, переглянувшись, толковали, что скоро будет в Та-Кем новый сын Гора, сильный владыка, и уж он‑то покажет Ханебу, где их место. А место это – в пыли у стоп фараона, с согбенной спиной и ярмом на шее!

В один из дней, когда я обретался у причалов, встретился мне кормчий из тех мореходов, что служили танисскому князю. Как мой знакомец Мангабат, он тоже плавал в Джахи, возил товары в Библ, Тир и другие города, бывал в Доре, а проплывая мимо страны Син, ночевал в тех же бухтах, что и люди Мангабата. Страна Син, как говорилось раньше, гориста и неприветлива, удобных для стоянки бухт наперечет и все они известны корабельщикам. Знают о них еще со времен Снофру и Хуфу, ибо есть там ручьи с пресной водой.

Поведал мне этот кормчий, что более года назад возвращался он в Танис из Тира и причалил к берегу Син в знакомом ему месте. Там нашли его люди человека, оборванного, грязного и истощенного, который сказал, что он с корабля, разбитого шерданами. Будто умертвили они всех людей, кроме него, а сам он бежал и унес хозяйское достояние, серебро и золото, которое нужно вернуть господину. Хозяином же назвал тот человек Уректера, богатейшего торговца, который являлся уроженцем Джахи, но жил давно в Танисе и был в чести у танисского князя.

Бедняга, избежавший смерти от разбойников, просился на корабль, просил, чтобы отвезли его в Танис, и обещал награду от своего господина. В надежде на это кормчий взял его с собой, но человек исчез, едва ступив на пристань. Кормчий пошел к Уректеру, но сказал ему купец, что не грабили шерданы его судно, не убивали его мореходов, и ничего он не знает об этом деле, но думает, что попался кормчему мошенник. Так и остался он без награды.

Амон тебя наградит, пообещал я ему, и принялся расспрашивать о том человеке. Описал его кормчий, добавив, что не видел сокровищ, будто бы спасенных от шердан, но, быть может, хранились они в мешке. С этим мешком, небольшим, но довольно тяжелым, взошел человек на корабль и не спускал с него глаз всю дорогу. С ним и исчез.

Изумился я рассказу кормчего, ибо мошенник этот был вылитый Харух. Получалось, что он возвратился в Танис с похищенными сосудами, и тут его, без сомнения, взяли люди правителя. И что же дальше?.. Ни слова о казни святотатца и вора! Ни звука! Хотя о таком всегда объявлялось: грабителям – чтоб знали о своей судьбе, а прочим – в назидание.

Поразмышляв об этом, направился я к Тхути, ибо знал он о тайном больше других. Выслушал меня писец, сложил на коленях руки, поднял голову и молвил, глядя в потолок:

– Думаю, не будет худа, если рассказать тебе об этом деле. Поплывешь ты в Фивы, будешь там не скоро, через пару месяцев, и если поведаешь что‑то господину своему, запоздают те вести. Ведь стоит в Гелиополе войско, и мечи у воинов уже наточены, а колесницы их быстры.

– Что мне до воинов в Гелиополе? – с недоумением промолвил я. – Ты про Харуха скажи, про моего обидчика! Понес ли он заслуженную кару?

– Не понес, ибо не заслужил наказания, а в точности исполнил волю князя, – отозвался Тхути. Затем поглядел на мою ошеломленную физиономию и добавил: – Харух – лазутчик нашего владыки. Все, что сделано им, свершилось по княжескому слову и приказу.

– Видит Амон, в своем ли ты уме?.. – растерянно пробормотал я. – Зачем князю похищать ларец с сосудами, пусть и чужими руками?.. Разве мало у него своих богатств?.. И разве не прислал он потом впятеро больше, чем дали мне в Фивах?..

– Прислал, но то был дар Таниса, а не Фив, – заметил писец. – Скажи мне, кем оплачена священная ладья Амона? Не скупым Херихором, а щедрым Несубанебджедом! И те, кто держат руку князя в Верхних Землях, постарались, чтобы узнали об этом вельможи и жрецы. А узнав, задумались.

– О чем же?

– О том, какой правитель нужен Та-Кем. Вот послал Херихор своего человека в Библ, послал с серебром и золотом, но пропали те сокровища без пользы, а те, что отправил князь из Таниса, взросли драгоценным деревом аш, взросли священной баркой! Так случилось по воле Амона, ведь без него ветер песчинки не шевельнет в Западной пустыне! Кто же более угоден богу – Херихор из Фив или танисский князь? Ведь истинный владыка Обеих Земель – Амон, и ему решать, кто станет его наместником!

Голова у меня закружилась, и, закрыв лицо руками, я покачнулся. Вспомнились мне в этот миг слова Феспия: у господина нашего Несубанебджеда одно на языке, другое на деле, третье на уме, а ум его извилист, как тропа в горах… Понял я, что был песчинкой, той самой песчинкой в пустыне, о которой сказано писцом, и не ветры судьбы швыряли меня, а людские хитрости и тайный умысел. Горько думать о таком! Горько и унизительно! Но что для великих чувства малых?.. Они им как дымы над горном, где плавят золото, отливая браслеты и кольца… как сухие листья, что уносит Хапи в море… как кости осла, издохшего в прошлом году…

И, смирившись с этим, я опустил руки и открыл лицо.

– Выпей. – Тхути протягивал мне кувшин с вином. – Выпей, Ун-Амун, и не терзай напрасно свое сердце. Что случилось, то случилось, и ничего тут не изменишь.

Он не произнес ни слова, пока я жадно глотал вино. Потом спросил:

– Что еще ты хочешь знать?

– Сосуд, – хрипло отозвался я, – золотой сосуд с ибисами, который вез я из Фив… Раз Харух лазутчик князя, то отдал похищенное в казну… Зачем же прислали мне снова этот сосуд? Знак ли это от бога, вернувшего потерю? Или владыка ваш хотел посмеяться надо мной и моим господином?

Писец пожал плечами:

– Думаю, не то и не другое, а всего лишь недосмотр казначеев. Но я об этом промолчу – узнает князь, накажет их за ошибку. Так что, Ун-Амун, давай считать, что не было этого сосуда. То есть был сосуд из золота, но без приметных ибисов, и лежит он сейчас в сокровищнице Закар-Баала, очень далеко от Фив.

– А где сейчас Харух, обидчик мой?

– Там, где ему приказано быть, в Сидоне или Араде, а может, в Симире или Берите. Не сердись на него, Ун-Амун, он человек подневольный.

– Подневольный, но злобный, – ответил я. – Пусть бы унес он эти сосуды, а к чему дом бога осквернять? К чему мочиться на святыню?

Тхути нахмурился.

– В этом ты прав, нечестие свершилось и великий грех! Но иноземные лазутчики все таковы, все грешники и нечестивцы! Оставим же это дело между Харухом и Амоном; захочет бог, накажет мерзавца. И еще одно… – Писец наклонился ко мне и тихо промолвил: – Было мною сказано: если поведаешь что‑то господину своему, запоздают те вести… Но лучше ничего не говори Херихору. Ни про сосуд с ибисами, ни про Харуха и Феспия, ни про войско в Гелиополе… Помни: когда дерутся слоны, достается траве.