Конни Уиллис - Вихри Мраморной арки

— Мы — колония четвертого поколения… — Я никак не могла сообразить, о чем говорит отец.

Под персиковым деревом стояло ведро с раствором извести и серы, рядом лежала связка тряпок — ствол побелить.

— Нет, Хейз. — Папа решительно опустил тряпку в ведро. — Мы — колония первого поколения, и если правительство будет продолжать в том же духе, останемся такими навсегда. Стрептококк препятствует нашему развитию, вынуждает нас бороться за существование. Промышленного развития мы обеспечить не можем, мы даже не в состоянии уберечь от ранней смерти детей — они даже школу закончить не успевают. Мы здесь уже почти семьдесят лет, Хейз, а вы — наш первый выпускной класс.

— Но ведь антибиотики можно просто сбросить с орбиты, без всякой посадки? — спросила я. Тут же вспомнился малыш Уилли, который метался по огромной кровати, плакал и звал маму. — Инфекцию можно навсегда искоренить. Почему никто не принимает никаких мер?

Папа наклонился над ведром, пахнущим серой, и обмакнул тряпку в жидкость.

Сейчас он скажет, что ничего не поделаешь, что невозможно производить антибиотики, не имея фильтров, центрифуг и реагентов, которых правительство никогда нам не пришлет. Я думала, он скажет, что нам отправляют лишь те промышленные изделия, которые никак нельзя разобрать на части, что основное достоинство поливальных машин, с точки зрения правительства, в том, что их нельзя преобразовать в оборудование для производства антибиотиков. Но отец усердно обрабатывал ствол персика. Наконец он ответил:

— Мы станем колонией второго поколения, Хейз. У нас будет, чем торговать, и никакое правительство нас не остановит. Они отправляют нам именно то, что нам сейчас нужно, но даже не догадываются об этом.

Я опустилась на колени и тоже опустила тряпку в пахнущий серой раствор.

— Когда я впервые попытался вырастить персики, Хейз, я взял обычные персиковые косточки, которые привез с Земли. Я держал их в чанах с питательным раствором, и некоторые из них прижились и даже зацвели. Тогда я скрестил их с другими, которые тоже выжили. Ты помнишь, Хейз, как оранжерея была полна персиковых деревьев?

Все еще стоя на коленях, я недоверчиво покачала головой — такое невозможно даже представить, ведь у отца ни для чего не было места, даже для маминых гераней.

— Я вывел сорт с такими качествами, какие, на мой взгляд, были необходимы: толстая кора выдержит нашествие рыжих муравьев, короткий ствол лучше противостоит ветрам… Только вот генная инженерия была мне не под силу — оборудования ведь никакого! Поэтому я просто скрещивал самые перспективные деревья с теми, которым удалось зацвести. Я знал, для чего я их вывожу, но не догадывался, что получится в результате. Кто же мог предположить, что они вырастут такими… мелкими и кривыми…

Папа не смотрел на деревья. Он смотрел на меня. Ему на ботинки стекала беловатая жидкость с тряпки.

— Разные люди приезжают сюда на заработки: некоторые из них становятся поселенцами, другие — нет, в зависимости от их генетического кода и разрешения эмиграционной службы. Мы считали, что мама… Ее генетический код почти такой же, как у мистера Фелпса, а он никогда не был носителем стрептококка. А я за все эти годы подхватывал его лишь два раза. Вот мы и решили, что если расхождения столь малы, значит, все должно быть в порядке… Но с людьми нельзя обращаться так, как с персиковыми деревьями. Люди смертны… Все, что у меня осталось, — сказал он, выжав тряпку на землю, — это жалкий корявый персик… И ты.

На следующий день мы выкопали вокруг деревца узкий ров и заполнили его сухой глиной и соломой, для того чтобы сдержать нашествие рыжих муравьев. Больше папа ни о чем не рассказывал, и я ничего не могла прочесть по его лицу.

А через день мой тест показал отрицательный результат. Я сидела, уставившись на ярко-красную бумажку, и размышляла: «Как же так вышло, что мне никогда не становилось ни жарко, ни холодно и почему в детстве я ни разу не подхватила стрептококк? Но ведь мистер Фелпс умер от скарлатины. Мистер Фелпс, который был похож на меня и тоже никогда не чувствовал холода. А мамин генетический код почти такой же, как у него».

Я побежала к нашему деревцу, путаясь в колосьях созревающей пшеницы. Папа стоял рядом с ним и рассматривал один из персиков. Плод не увеличился в размере, но уже немного порозовел.

— Как ты думаешь, накинуть на дерево сетку от моли? — спросил он. — Или еще рано?

— Папа, — сказала я, — от нас тут больше ничего не зависит. Думаю, все дело в семени.

Он улыбнулся, и его улыбка сказала мне то, чего я так боялась.

— Именно так мне и говорили, — сказал он.

— Я невосприимчива к стрептококку?

— Генетический код твоей матери почти такой же, как у мистера Фелпса. А я лишь два раза подхватывал стрептококк. Мы предполагали, что наши генетические возможности почти равны, а после того, как ты родилась, убедились в этом. — Папа смотрел сквозь меня, как в тот день, когда мы увидели объявление о карантине на заборе Сомбры. — Я сделал для нее все, что мог. Я всегда помнил, что она ни в чем не виновата, что я сам привез ее сюда и обрек на эту жизнь, что только я виноват в том, что думал о ней так же, как о своих персиковых деревьях. Она превратила Френси в оранжерейный цветок, которому никогда не выжить самостоятельно. Мама обращается с тобой, как с падчерицей, а я не упрекаю ее в этом, потому что уверен: ты выживешь, что бы она с тобой ни сделала. Я позволил…

Он замолчал и провел рукой по груди.

— В оранжерее есть тайник с пенициллином, купленным на черном рынке… для Френси. На это ушла вся выручка за урожай. — Отец посмотрел в сторону фермы Турильо. — Думаю, пора отправить тебя к Мамите. Ей требуется помощь по хозяйству, вот ты и поможешь, — сказал он и отправил меня домой собирать вещи.

Стояла ужасная жара. На полпути через поле лоб у меня покрылся испариной. «Под персиковым деревом будет прохладнее», — подумала я и повернула назад. Но вокруг вдруг сгустился туман, плотный, как розовое облако, и стало холодно. «Согреюсь в оранжерее», — решила я и, задрожав, повернула к дому.

В оранжерее я упала и выбила одну из опорных стоек. «Френси заметит, — подумала я. — Френси меня найдет». Я попыталась подняться, ухватившись за край чана, но не устояла, зато порезала руку. Кровь закапала в питательный раствор.

Френси увидела, что оранжерея сильно провисла с одной стороны и побежала в дом за помощью, так что нашла меня мама. Она долго стояла надо мной, Словно не зная, что делать.

— Что с ней? — спросила Френси, стоя в дверном проеме.

— Ты дотрагивалась до нее? — спросила мама.

— Нет, мам.

— Правда?

— Конечно! — Ярко-голубые глаза Френси наполнились слезами. — Может, позвать папу?