Владимир Егоров - Падение Арконы

Никаких игрушек Игорь, понятно, не купил. Длинные витрины старого и милого детского магазинчика были завалены женским нижним бельем, пачками тампонов и прочими сексуальными вещицами. А ведь когда-то, много лет назад, не проходило и недели чтобы маленький Игорь не заглянул сюда вместе с дедом Василием. Особенно нравились ребенку золотистые оловянные солдатики и зеленые крестоносцы. Были и похуже — негабаритные воины Великой Отечественной и «Солдаты революции». Помимо заветного игрушечного оружия тут раньше продавали резиновые мячики, плюшевых зверюшек, разноцветные надувные шарики, «тещин» язык, флексагоны, всевозможные конструкторы, наборы для моделирования, машинки… Словом всякую всячину, на которую взрослый и внимания не обратит. Хотя, наверное, было время — обращали, но не сейчас, не теперь, когда вся страна подло отравлена безграничной тягой к стяжательству.

— Эх, дед. Не дожил ты до этого дня. Повезло. А помнишь, как мы ходили по грибы, как пацаном лазил я на ржавый немецкий танк, сплющенный неимоверной силой так, что старики диву давались. А дед Василий сказывал — сосна это его придавила. Но не может дерево пересилить сталь, чтобы вот так, почти напополам. Только посох Власа — не сталь и не дерево…

Затем его мысль снова обратилась к Братству. Он не то что чувствовал пристальное внимание «интеллектуальных террористов» к собственной персоне, Игорь знал наверняка — их пути пересекутся, и довольно скоро.

Серый бетонный забор частой автостоянки навечно скрыл за собой полуразвалившийся фасад мертвого кинотеатра «Буревестник». Невольно он бросил взгляд через площадь, где на стене дома все еще шли к коммунизму нарисованные люди с просветленными лицами и космическим спутником в руках. На той же стене, чуть ниже, висел рекламный плакат, изображающий эволюцию человека от обезьяны до бутылки пива. А еще ниже располагался другой — женщина в доспехах и на коне скакала прямо в противоположную «коммунизму» сторону. Надпись на этом плакате гласила — «Россия войдет в рынок!»

Оставив позади Мытную, Игорь пересек улицу Димитрова. «Они еще удивляются, что болгары вернули нам Алешу?» — подумал он и начал спускаться к Парку культуры, где иногда собирались любители Толкиена. У высоких красивых арок с гербом почившего Союза продавали газету правого толка. Старик с орденами на пиджаке гневно выговаривал парнишке в черной рубахе с символикой, тыча корявым пальцем в символ внутри восьмиконечной звезды:

— Я против них четыре года сражался. Два ранения имею. До Берлина дошел!

— Отец! Это же знак святого князя Владимира.

Игорь саркастически улыбнулся, но прошел мимо.

Как образчик русской культуры на всю площадь перед воротами крутили «Атас! Веселей, рабочий класс!».

Справа от Крымского моста высилась чудовищная статуя императора с уродливо маленькой головкой дегенерата, попирая ступнями родную Стрелку лодочной станции. За памятником дымили трубы конфетной фабрики, а еще дальше на проклятом богом и людьми месте росла глыба Храма Спасителя.

Истинный маг — это тот, у кого по мере увеличения возможностей становится меньше потребностей. Приобщение к горькой тверской культуре стоило неизмеримо дорого, а раньше хватало пятидесяти копеек. Однако, наш герой не был стеснен в средствах, ибо второй год подряд намеренно играя с государством в азартные игры, и, обладая некоторыми способностями к этому…, никогда не оставался с носом. Не важно — скачки, Спортлото или иная «беспроигрышная» лотерея.

Исход им безошибочно определялся и на жизнь хватало, и еще бы как хватало. Когда не хотелось тащиться через весь город на ипподром, Игорь шел на ближайший вещевой рынок, но вовсе не для того, чтобы подзаработать грузчиком. Таких было немало и без него. Под ногами толпящихся сограждан Игорь непременно находил портмоне, заботливо набитое долларами. Вы скажете, что это невозможно? Нет. Хотя маловероятно, впрочем, каждому рано или поздно да повезет. Но Игорь-то не каждый! Он относился к той редкой категории везучих людей, которых называют магами. А маг не ждет золотого шанса, потому что создает его сам.

Иногда он делал анонимные взносы на счет какого-нибудь общества зеленых, зоопарка или цирка — но никогда не помогал Фондам поддержки и прочим организациям, хорошо зная их суть.

Люди и так достаточно смышлены, чтобы добыть себе на пропитание.

Животное в условиях города, а особенно в условиях рынка, обречено на гибель. Еще он анонимно помогал некоторым талантливым изобретателям, хотя не баловал их пожертвованиями слишком часто. Голод обостряет ум.

Уму всегда чего-то недостает, если вдобавок желудок пуст.

Игорь растворился среди черных голых аллей Парка. Здесь тоже ничто не напоминало о детстве. Все изменилось. Не те запахи. Иные звуки и мелодии. Кто-то весело орал с выцветшей дырявой эстрады: «И твой конь под седлом чужака!» Совсем другие люди. Остались, правда, беседки вдоль реки, да вечно голодные утки, рискнувшие на зимовку.

В Нескучном повеяло знакомой, совсем недавно забытой юностью. На склонах то тут, то там кучковались озябшие, но довольно веселые, неформалы. Здесь клубился парок над чашкой горячего кофе из термоса. Здесь яростная мелодия Высоцкого раздвигала готовый сомкнуться прочный обывательский круг. Бородатый мужчина в свитере, собрав изрядное число молодых чуть хипповатых слушателей, хрипло пел «Горизонт».

Слова сплетались в ленту дорог. Два дыхания — в одно. Сердца отбивали ритм… Затем вспомнили Цоя.

Традиционную «Пачку сигарет» и космогоничную «…по имени Солнце».

Игорь любил эти песни.

Кто-то грел над мерцающим огнем кружку с ароматный пуншем. Игорь подошел ближе. «Гномы и хоббиты» раздвинулись, дав место у костерка. Бородач уступил гитару юноше с легким намеком на усы над тонкими красивыми губами и длинными волосами, схваченными в хвост.

Его лицо мигом посуровело. Он поправил на указательном пальце железный перстень с руной Ингуз и запел совсем о другом:

Ему зааплодировали. Потом бородач, которого знали под именем Драгомира, вернул себе музыкальный инструмент:

— Песню Гэндальфа. Можно песню Гэндальфа!?

— Заказ принят, — тихонько подыгрывая себе, Драгомир повел неспешный речитатив: