Джулиан Мэй - Джек Бестелесный

Я… подумал, что у тебя истерика. Но все равно это была хорошая идея, и она отвечала моим мыслям.

Не было у меня истерики! Со мной уже много лет до того разговаривал лилмик.

Роги…

Заткнись. Сам спросил, так слушай, черт подери! Этот лилмик объяснил мне, что экзотикам требуется моя помощь. Ваша семья, сказал он, может сыграть решающую роль в жизни этой чертовой планеты. Время от времени лилмик отдавал мне распоряжения. Например, велел, чтобы я приложил руку к твоему метапсихическому развитию, когда ты был младенцем. Какой-то переодетый экзотик спас меня от Виктора, когда тот решил превратить меня в зомби, как бедных Ивонну, Луиса и Леона. Экзотики еще не раз вмешивались в мою жизнь, принуждая делать то одно, то другое. И лилмик, который со мной общался (я его прозвал Фамильным Призраком), заговорил со мной летом в тот день, когда Марк вернулся на Землю, чувствуя, что должен спасти свою мать и ее нерожденного ребенка. Лилмик категорически приказал мне помочь им.

Дядюшка Роги, лилмики не ведут себя так! Это очень далекие от нас существа, почти космически равнодушные, и занимаются только общестратегической политикой Содружества! Они практически не принимают участия в текущих делах Галактики и вряд ли стали бы манипулировать отдельным человеком.

Не стали бы манипулировать?! Да перед Вторжением этот Фамильный Призрак так меня загонял, что я чуть не свихнулся. Ну, а потом он затаился. И только раз о себе напомнил: заставил меня познакомить Мэри Гаврыс с Кайлом Макдональдом. Может, задумаешься, какие планы он строил насчет тебя?

У тебя есть какие-нибудь доказательства? Почему ты раньше ничего не говорил?

…Я знал, что услышу от тебя. Мне было разрешено рассказать тебе про их план Вторжения, но я не хотел, чтобы надо мной смеялись. Ну, а в доказательство они снабдили меня симпатичным талисманчиком. Большой Карбункул. Ты его помнишь.

Твой брелок на кольце для ключей?!

Без насмешек. Это настоящий двадцатипятикаратовый бриллиант сферической огранки. И не только это, но что именно, я не знаю.

Невероятно! Он у тебя с собой?

А как же! Я никогда не расстаюсь с моим заговоренным талисманчиком. И Фамильный Призрак тоже болтается где-то тут. Кто, по-твоему, подогнал мне лося под выстрел, черт бы его побрал!.. Да нет, я не жалуюсь. Красавец бык. А вкуснее этой печенки я уже давно ничего не ел. Но, кажется, чуточку переложил.

Et maintenant t'as la chiasse, non?1 [А теперь у тебя понос, да? (фр.)]

Возможно. Почему ты меня не одернул, пока я обжирался? А теперь вот я должен выбираться наружу, а там дьявольски холодно.

Дядюшка Роги, этот так называемый лилмик сообщил тебе что-нибудь конкретное о ребенке Терезы? О его будущей роли в Галактическом Содружестве?

О-о-ох! Дени, убирайся! Оставь меня в покое. Хватит с меня твоего бестелесного присутствия. Мне скверно. И станет еще хуже. Если у тебя есть совесть…

Да, конечно, извини. Но я вернусь, дядюшка Роги. Хочу узнать побольше о твоем Фамильном Призраке.

«Уходи!» – просипел я и начал судорожно натягивать свою полузамерзшую верхнюю одежду.

Выбрался я наружу вовремя, но только-только.

Оставшаяся часть ночи прошла в кишечном кошмаре: я почти не помню, как на следующий день брел вверх по крутым уступам. Подозреваю, мне помогал Призрак, так как мой бедный организм отомстил за внезапную нагрузку жирной пищей еще более внезапной разгрузкой. Даже овсяные лепешки в нем долго не задерживались. Я не рискнул остановиться в сумерках на ночлег. Я знал, что стоит лечь, и я уже больше не встану.

С наступлением ночи снег, который я отчасти воспринимал ультрачувством, словно бы светился, и я более или менее различал дорогу впереди. Заблудиться было невозможно. Надо было просто подниматься и подниматься по Обезьяньему каньону, и рано или поздно я доплетусь до хижины. Внутренности мои наконец успокоились, но я даже подумать не мог о том, чтобы съесть что-то. Холод стоял дьявольский, и через некоторое время я перестал чувствовать свои ступни. Я тупо волочил ноги, хватался за кусты, чтобы взобраться на крутизну, иногда даже прибегал к помощи веревки, старался не наступать лыжей на лыжу и поменьше падать под тяжестью груза, от которого разламывалась спина.

А потом, когда я уже начал галлюцинировать и увидел, как Тереза в костюме Царицы Ночи выходит мне навстречу с золотой чашей горячего чая с медом и коньяком, передо мной простерлось Обезьянье озеро, и там на открытом пространстве мне в лицо ударил бешеный арктический ветер. Я громко застонал. Меньше километра до хижины, но это расстояние мне не пройти. Я упал на колени на подметенный ветром лед, попытался встать и не сумел.

Скорчившись, я отворачивал лицо от воющего ветра, предвестника быстро приближающегося бурана, а рюкзак неумолимо придавливал меня ко льду, и я уже настолько утратил ясность мысли, что даже не подумал воззвать к Призраку. И вдруг почувствовал, что согреваюсь. Вот посплю немножко, а потом пойду дальше. Ведь Тереза не рассердится и подождет еще чуточку. Самую чуточку.

И я увидел ее лицо. Такое невероятно красивое.

Но Тереза ли это? Или другая женщина – женщина из далекого прошлого, с золотыми волосами и глазами такой светлой голубизны, что они казались серебряными? Та, что когда-то пробудила меня к любви, а я пробудил ее и поклялся ей в вечной верности, а потом безрассудно отверг, когда моя раненая гордость отравила любовь…

Тереза это или…

Бабушка Терезы Кендалл, Элен Донован.

Это ты, Элен?

Это я, Роги.

Что ты тут делаешь?

Я пришла за тобой.

Ты так заботлива! До я не могу встать.

Нет, можешь. Иди.

Хорошо, хорошо, Элен.

Иди со мной. Вот туда. Иди. Тут недалеко.

Элен! Я не посмел заговорить с тобой на свадьбе у Поля и Терезы. Надеялся, что ты не заметишь меня в толпе, на сцене, у самых кулис. Но я увидел тебя и понял, что никогда не переставал тебя любить. Ах, Элен!

Иди. Иди со мной.

Ты выглядела такой молодой. Мне говорили, что ты одна из первых испробовала методику омоложения. Я рад, что никогда не видел тебя постаревшей. Элен, Элен! А теперь тебе не придется стареть. И ты здесь, со мной.

Иди. Осталось совсем немного, Роги. Милый Роги.

Элен, ты тоже меня любишь?

Иди. Иди.

Но ты любишь меня?

Иди.

Элен… ты умерла? Мы оба умерли? Куда ты меня ведешь?

Иди…

Я открыл глаза и увидел балки и жерди: потолок хижины. Была ночь, и горели лампы. Я лежал на своих нарах, и мне было так тепло. Я лежал в пуховом спальнике, а моя голова была укутана в мягкий белый мех. Лицо у меня ныло. И ступни тоже. Уютно урчала печка. Пахло кофе и свежими опресноками.

И жарящимся мясом.

Какая-то бессмыслица. Я снова закрыл глаза и словно бы тут же их открыл, потому что дверь хижины распахнулась, ледяной ветер швырнул в нее снежные хлопья, и она захлопнулась.