Герберт Циргибель - Иной мир

Паганини скорчил кислую физиономию. Его бутылка уже опустела. Соня дала ему немного из своего запаса.

— Будет лучше, если бы в дальнейшем больше не будет поднимать такие вопросы, — сказал я.

— Почему нет? — спросил Гиула. — Мы живем в идеальном мире. Каждый может делать и позволить себе, что хочет.

— Новый год наступил, — сказал Паганини, — я пойду работать.

Он выплыл из кабины. Соня последовала за ним.

— В своем сумасшествии он единственный поступает правильно, — высказался, — вам следует тоже уговорить себя заняться чем-нибудь."

— Ты повторяешься, Чи, — сказал я, — эту проблему мы уже однажды обсудили подробнейшим образом.

— Вы, к примеру, могли бы изучать иностранный язык.

— А, учиться, — Гиула скорчил кислую физиономию.

— Тогда преподавай. Поговори с Соней, и научи ее своему языку.

Это предложение понравилось Гиуле. Он хотел научить и меня, но у меня не было желания изучать иностранный язык.

— Тогда займись историей или философией, — посоветовал мне Чи, — что-то же ты должен делать.

— Я подумаю об этом, — устало ответил я, — возможно, мне придет в голову что-нибудь повеселее истории или философии.

Конечно же, Чи был прав, необходимо что-то делать, заниматься какой-либо деятельностью. Только это было легче сказать, чем сделать. У меня не было терпения, и я постоянно спрашивал себя: Зачем все-таки? На Земле это имело смысл. Учились, чтобы развиваться, новые знания можно было применить. Что нам, заживо погребенные, делать с нашими знаниями?

Десятоеянваря

Эти десять дней с той новогодней ночи прошли словно миллион лет. Я мог бы написать: никаких особенных событий. Все те же лица, все та же болтовня, все те же звезды вокруг нас. Возможно, событие — понять, что ты еще не сошел с ума. Я чувствую себя бесконечно одиноким. Паганини живет в своем собственном мире. Он дирижирует своим оркестром, он постоянно придумывает новые звуки, слышит колебания межзвездной материи. Порой я завидую ему в том, что он безумен.

У Чи тоже свой мир. Мир надежды, которая у него переводится в числа. А теперь на борту есть еще двое, которые довольны. Гиула обучает Соню. Десять дней они учатся вместе. Однажды, когда они не знали, что за ними наблюдают, я невольно прислушался к их «занятию».

— Любовь, — сказал он, это значит «kedves», но любить значит «szeretni»…

А Соня повторила его слова. Она повторяла все и была способной ученицей. Я был обозлен. Часами они были вместе.

Двенадцатое января

У меня такое ощущение, что я один на борту. Я стал лишним. Когда я читаю, буквы мерцают у меня перед глазами, у меня болит голова. Порой я хочу покончить с собой.

Семнадцатое января

У Паганини снова был приступ. Виной этому был я. Я хотел поговорить с ним. С кем-то же я должен был поговорить. Чи не хочет, чтобы ему мешали, а Соня обучается — или она обучает его. В любом случае поведение обоих возмутительно. Я ненадолго зашел к Паганини. В последнее время он играет на пианино. Если у него хорошее настроение, можно посмеяться над этим. Во мне кипит кровь от его жестов и запутанной речи. Я сказал ему, что он сошел с ума. Он швырнул в меня карандаши, затем нотные листы, а потом мимо меня просвистела бутылка со сварочной жидкостью. От ее грохота все вскочили в испуге. Соня успокоила его, Чи упрекнул меня, затем и Гиула начал поучать меня. Этот подросток в сыновья мне годился, но он не стыдился говорить со мной в отцовском тоне, что я должен уважать больного и должен чем-нибудь заняться.

— Это тяжело, Стюарт, — сказал он, — но нужно уметь переключиться и преодолевать…

Я посмотрели на его провалившиеся глаза и подумал: Если он скажет еще слово, я дам ему пощечину. Чи вытащил меня оттуда. В своей каюте он сказал мне тихо: «Ты болен, Стюарт, твои нервы перенапряжены. Что с тобой?»

— Ах, мои нервы перенапряжены, — язвительно ответил я, — ты что, не видишь, что здесь происходит? Ты еще не заметил, что кроется за занятиями этих двоих?

— Ты стал мелочным, — ответил он. — Мы долго находимся в пути, очень долго, Стюарт. А Соня прекрасна и молода.

— Это говоришь ты, Чи?

— Да, я. Наступит время, когда ты привыкнешь к этому миру.

— Я не хочу привыкать к нему.

— Тогда скажи ей это. Скажи ей, что ты ее любишь.

— Ты сошел с ума, — сказал я и выплыл оттуда. Я закрылся в своей каюте и мне хотелось плакать.

Второеянваря

Сегодня, в начале пятого я наблюдал из лаборатории крошечный метеорит. В последние дни я частенько бывал здесь. Я пересаживал водоросли в другие емкости и наблюдал через фильтр солнечный диск, на котором без увеличения было видно две группы солнечных пятен. Метеорит поплыл мимо солнечного диска, этим он обратил на себя мое внимание. Сначала я был испуган и думал, что вижу космический корабль. Маленький мир был в диаметре около двадцати метров и медленно вращался вокруг своего центра тяжести.

Я привел Чи — другие были заняты свои делом. Чи на мгновение направил наш телескоп на осколок.

— Странно, — удивленно сказал он, — одна сторона этого метеорита являет собой своеобразные геометрические формы. Похоже на то, что из камня выделяются треугольники, кубы и призмы.

Я тоже видел эти своеобразные формы и нашел им объяснения.

— Есть одна весьма необычная теория, — сказал Чи. — Шаган однажды издал книгу про одну планету. Он назвал эту планету, которая якобы могла существовать между орбитами Марса и Юпитер — «Pränuntius».

— Это не очень оригинально, — сказал я, — потому что уже Йоханнес Кеплер говорил о такой планете.

— Но Шаган первым представил обширные расчеты на эту тему. Он даже указывает эпоху, в которую эта планета раскололась на части. Если бы он мог видеть этот обломок, он, вероятно, стал бы утверждать, что его планета была обитаема.

— Не только у нас есть сумасшедшие, — пробурчал я. — Подобные геометрические формы могли бы образоваться и естественным способом. Горные кристаллы, соль и снежинки все указывают на правильные формы. На каком основании Шаган может приводить числа, которые говорят в пользу существования этой воображаемой планеты?

— Это не сложно, Стюарт. Мы, например, точно знаем, когда на Земле образовался каменный уголь — это было примерно двести шестьдесят пять миллионов лет назад. Запасы этого угля сокращаются уже на протяжении нескольких веков, но еще ни разу в нем не находили метеориты.

— И что это доказывает?

— Если эти осколки — большие и малые — обломки планеты, то они уже должны были существовать ко времени образования угля на Земле, потому что мы уже несколько веков находим на Земле метеориты — но только не в слоях каменного угля.

— Но эти осколки могли долететь до нас из глубин Вселенной.