Николай Дашкиев - Торжество жизни

Карл успокоился, слушая о прелестях швейцарского пейзажа с тупым безразличием, но вдруг оживился:

— А спирт в лаборатории твоего дядюшки есть?

Степан пренебрежительно махнул рукой:

— Конечно, есть! У нас его целые бутыли стоят. Пробирки моем спиртом.

Разговор начал интересовать ефрейтора в гораздо большей степени:

— Ну, а как там у вас в Швейцарии? Богатый край, говорят, — не то, что у нас! Хитрые — никогда не воюют!.. А отец, говоришь умер? А кто он был? Тоже профессор? А-а… — протянул ефрейтор с уважением, словно ему и в самом деле было приятно, что мальчишка из такой почтенной семьи.

Эсэсовец встал, поскрипывая протезом, прошелся до перекрестка, выглянул в коридор и, возвратившись к Степану, прошептал:

— Проклятое место! Как могут здесь жить люди? То ли дело охранять завод! Просторно, вольготно, а здесь крысоловка какая-то! Такая тоска, такая скука — издохнуть можно… Хотя бы шнапс давали: пропустил бы рюмочку — веселее стало бы на душе!

Степан давно понял; куда клонит ефрейтор: спирт, вот что привлекло его и расположило к философии. Степан прикинул в уме, — наверное, уже около семи утра, и оставаться в коридоре становится опасно. Но нельзя упустить случай. Надо завязать знакомство, из которого можно будет извлечь несомненную пользу. Степан лениво потянулся:

— Ну, пока. Карл. Мы с дядей сегодня работали всю ночь. Я так засиделся, что решил пробежаться по коридору, чтобы размяться — вот и набрел случайно на тебя. Пойду, а то старик скоро встанет — он у меня беспокойный. А за разговор спасибо — с дядюшкой моим не очень разговоришься.

Эсэсовец охотно подхватил:

— Да, да, приятно поговорить! А ты знаешь что? Приходи завтра — я снова, кажется, буду стоять на часах, — вот и поговорим! Да, может быть… гм… пробирочку спирта прихватишь? А? — Он смущенно кашлянул. — Только чтобы старик не знал!

Степан пообещал.

— Здравствуй, Стефан. Принес? — оживился ефрейтор, когда на следующее утро, часов в пять, Степан снова показался в коридоре.

Вместо ответа Степан протянул колбочку. Карл понюхал, взболтал ее содержимое и, смакуя, выпил. В воздухе запахло спиртом. Возвращая Степану посуду, часовой обеспокоенно спросил:

— А дядя не заметил?

— Нет.

Ефрейтор успокоился. Вынув из кармана краюху хлеба и головку чеснока, он стал закусывать.

Подвыпив, Карл сделался храбрым и разговорчивым. Если трезвым он мог критиковать действия ротного фельдфебеля, то теперь ему уже не нравился какой-то капитан Штумпф. Больше того, ефрейтор считал, что немецкие генералы разучились воевать — линия фронта все сокращается и сокращается.

Он разглагольствовал, довольный тем, что нашел человека, терпеливо слушающего его болтовню, а Степан, поддакивая, осторожно переводил разговор. Давно ли Карл здесь? Сколько человек в охранном батальоне? Где помещаются казармы?

Ефрейтор, не подозревая подвоха и считая, что имеет дело со своим человеком, рассказывал все без утайки. Знал он очень немного, но и то, что рассказал, было ужасно.

Оказалось, что подземный город имеет много этажей, сколько именно. Карл не знал. Сюда его перевели недавно, раньше он был где-то внизу — сторожил пленных. Степан удивился.

— Пленных?

— Ну да, то есть не только пленных, а вообще экспериментальный материал… И женщин и детей — всех.

Степан заставил себя улыбнуться.

— А… понимаю… Ну, ну?

— Вот где действительно ад! Коридор узкий, а по сторонам — камеры. Стальные двери, в дверях окошки, толстые стекла, так нет же, кричат так, что хоть уши затыкай!

— Кто кричит?

— Да эти же… экспериментальные. Да оно и верно… — ефрейтор поскреб подбородок. — Закричишь, если кости ломают… Ты не был там?

— Нет.

— И хорошо. На что уж я тертый калач — на фронте повидал всякого, но там хуже фронта. Наши, кто послабее, не выдерживают. Там без шнапса нельзя, там дают. Пей сколько хочешь, только чтоб на ногах стоял… Ну, выпьешь, конечно, так, что в голове словно дизель работает, и смотришь: растянут на машине какую-нибудь молодую польку, — такую, что ну! — и потом — трах молотом по ноге! Оно, конечно, хирургия: надо же изучать как там кости устроены, но все же стража долго не выдерживает. А я вот сейчас без спирта не могу. Как трезвый, так и слышу: кричат… Или все перед глазами стоит один из заразного отделения — живьем сгнил, мясо клочьями валилось. Заглянешь к нему через стекло, а он на коленях ползает, просит — застрели, мол! Какую-то новую болезнь «Д» испытывают, сказал капитан…

Степан слушал равнодушный рассказ, стиснув кулаки. И профессор Браун ничего об этом не знает!

Он готов был сейчас же наброситься на тупого, полупьяного ефрейтора, выхватить у него автомат, крушить, истреблять.

…А в ушах звенели слова:

Вчера на рассвете прервалась его связь с Родиной — ощутимая, поддерживающая связь. Здесь, на вражеской земле, в страшном подземном городе, он, один-одинешенек, должен бороться за мир и счастье людей, за то, чтобы вновь прозвучали с полной силой слова:

— Всем, всем, всем в Советском Союзе! Всем в Красной Армии, всем советским летчикам! Я, Степан Рогов, нахожусь в фашистском подземном го. роде. Здесь мучают и убивают советских людей. Здесь готовят страшный вирус «Д» для бактериологической войны… Слушайте, слушайте, слушайте! Подземный город расположен где-то в Баварских горах, — где именно, я не знаю… Настраивайтесь на меня, настраивайтесь, настраивайтесь!

Глубокая ночь. Тускло горит ночник. Встревоженно покашливает и ворочается на своей постели профессор Браун.

А в углу лаборатории, склонившись над неуклюжим самодельным радиоаппаратом, сидит Степан Рогов и прерывающимся от волнения голосом повторяет одно и то же;

— Слушайте, слушайте, слушайте!

…Степана как громом поразили рассказы Карла о зверствах фашистских «врачей». И он решил: нет, ждать, пока Браун создаст свой препарат — нельзя. Когда это будет? Под силу ли это профессору? Да и хватит ли у него здоровья? Браун слабеет день ото дня. Старик иногда среди ночи как в бреду что-то быстро-быстро говорит, затем опомнится, и долго лежит в своей кровати покашливая. А то — ходит, задумавшись, и губы его беззвучно шевелятся.

Даже если профессор и найдет антивирус, этот препарат в лучшем случае останется никому неизвестным. А если антивирус попадет в руки к Руффке или Валленброту, то фашисты немедленно же смогут широко применить вирус «Д». Они, конечно, попробуют начать бактериологическую войну: ведь советские войска уже приблизились к границам Германии, гитлеровцам некуда деваться…