Николай Дашкиев - Торжество жизни

Она торопливо пробегает глазами строчки и перечитывает письмо сначала.

Степан пишет о прекрасных лабораториях, о той напряженной борьбе, которая ведется там против болезней, против смерти. Он пишет, что завидует этим ученым.

Смешной, он боится, чтобы Катя не подумала, что у него мелкая зависть. Ну, конечно же, нет! Ведь она его знает очень хорошо! Он просто не нашел нужного слова… Да ведь и не создано еще такое слово, которое бы передавало хорошее желание человека работать так, как другие, работать лучше других!

…Поздний ночной час. За крошечным окном землянки легкими серебристыми струйками плывет поземка. Неровно мигает коптилка. Катя пишет ответ Степану.

Много теплых, хороших слов просится на бумагу: хочется и пожаловаться, что трудно учиться, и похвалиться первыми успехами, хочется написать Степану о своих хороших, дружеских чувствах, но Катя ничего этого не пишет. Ей кажется, что ни о чем, кроме колхозных дел, она не имеет права писать.

И она сообщает:

«А вчера к нам из колхоза имени Ворошилова приехала делегация проверять договор на социалистическое соревнование. Вошли гордые, важные — как индюки: как же, план перевыполнили на пять процентов! А мы — на двадцать! Так у них сразу спесь пропала!»

Она пишет долго, пока не начинают слипаться глаза, и все — делегация из колхоза имени Ворошилова, и лаборатория, и прекрасный дом, увиденный на проекте архитектора, — расплывается, как в тумане.

Вздохнув, Катя засыпает, склонив голову на стол.

Время мчалось стремительно.

В семь утра звучал мощный заводской гудок, и Степан, с трудом открыв глаза, вскакивал с кровати, наспех проделывал гимнастические упражнения, торопливо завтракал и усаживался за книги.

Книги, книги, книги… Стройными рядами они стояли на самодельной этажерке, на подоконнике, на столе, а Степану казалось, что их еще мало. Он покупал книги, экономя на всем остальном, — его знали все букинисты, все продавцы книжных магазинов. Его влекла неутомимая жажда знания, острая необходимость восполнить пробелы в образовании.

Читая книгу за книгой, Степан видел, как в сущности мало он знает и как много нужно изучить. Он не знал географии, не знал истории, не знал очень многого, что должен знать любой культурный человек. Степан понимал, что советский ученый должен быть всесторонне образованным.

И он подчинил себя строжайшему режиму. От семи утра до шести вечера, когда он уходил в школу, его рабочий день был заполнен до предела. Химия и русский язык, история и ботаника, физика и английский язык сменяли друг друга; все более заполнялись тетрадки самостоятельных проработок; все больше пометок появлялось на страницах учебников.

Степан с тревогой замечал, что многое из того, что он изучил, вскоре забывалось, становилось расплывчатым и тусклым. И он вновь и вновь возвращался к изученному, и каждый раз перед ним возникало нечто новое.

По временам Степану казалось, что он взялся за непосильный труд и никогда не выйдет из числа отстающих восьмого класса «Б» вечерней школы. Но, привыкнув в подземном городе молча переносить горести и неудачи, он даже Коле Карпову не говорил, какой дорогой ценой достается ему учеба.

Каждый колхозник «Красной звезды», приехав в город, считал своей обязанностью зайти к «профессору». Степану привозили теплые носки, варежки, вывязанные искусными руками колхозных мастериц; о нем заботились, как заботится мать о родном сыне.

Степан смущался, принимая эти подарки. Он понимал, что люди относятся к нему с любовью и уважением, как к сыну погибшего председателя колхоза, как к одному из бойцов партизанского отряда имени Щорса, но все же чувствовал себя неловко: ему казалось, что он не заслужил этой любви.

Иногда заезжал Костя Рыжиков. Он рассказывал о строительстве Алексеевской ГЭС, хвастался тем, что его приняли на курсы электриков в колхозе, вскользь, с самодовольной улыбкой, упоминал, что вместе с Катей готовится к сдаче экзаменов за семилетку. Степан завидовал ему, — он ежедневно видится с Катей, говорит с ней. Но Степан не показывал этого чувства. Он не имел права думать о курсах электриков, не имел права возмущаться улыбками Кости. Катя была Катей, она могла дружить с кем угодно, это ее личное дело.

Он часто думал о Кате. Воспоминания о ней врывались в мозг неожиданно и властно, заставляя отодвигать книгу или тетрадь в сторону, мечтать о встрече, представлять Катины скупые жесты, выразительный спокойный взгляд, тугие каштановые косы.

В такие минуты Степан брался за перо. Он не любил писать письма, но с Катей делился самыми сокровенными мыслями. Однако даже ей Степан не писал о трудностях. В его письмах все чаще звучали победные нотки; то он «поладил» с географией и впервые получил пятерку, то учитель истории похвалил его.

И вдруг он умолк на целый месяц. Напрасно каждый вечер Катя выходила за село встречать почтальона и писала встревоженные письма — Степан не отвечал.

А когда пришел ответ, Катя расплакалась.

Степан писал:

«…Я не могу на каникулы приехать домой. Мне стыдно будет смотреть в глаза парторгу, стыдно будет взглянуть тебе в глаза. Я не сдержал своего слова, у меня переэкзаменовка по русскому языку. Мне очень тяжело…»

Видно, очень уж больно было ему, если вырвались эти строки. Но он не сдавался:

«…Не приеду еще и потому, что решил за лето подготовиться за девятый класс и поступить сразу в десятый — мне обещали помочь учителя и Коля Карпов. Может быть, и двойку по русскому языку я получил из-за того, что составил неправильный индивидуальный план и слишком много времени истратил на изучение материала девятого класса. Но об этом говорить сейчас уже поздно. Еще раз прошу тебя: сходи к парторгу Николаю Ивановичу и скажи, что доверие я оправдаю…»

…Он приехал только через полтора года студентом первого курса Медицинского института.

Катастрофа с антивирусом, страх перед возможностью разоблачения заставили доцента Великопольского на время забыть о своих честолюбивых мечтах. Но вскоре собственный проступок стал казаться ему случайным и несущественным, появилась твердая уверенность в том, что достаточно как следует поработать, и крупные результаты немедленно будут достигнуты. Он увлекся блестящей перспективой: объяснить происхождение рака с точки зрения вирусной теории.

Существовали десятки теорий происхождения раковых заболеваний, и ни одна из них не выдерживала испытания. До сих пор старания медиков сводились только к одному: выявить рак как можно раньше, чтобы удалить опухоль в начале ее развития. Но если бы удалось найти причины возникновения рака, можно было бы повести борьбу еще до появления опухоли. Скрытый период развития рака длится годами.