Николай Дашкиев - Торжество жизни

Над одной страницей Степан задумался надолго. Профессор писал, что вирус малоизученной болезни Иванова имеет способность интерферировать со многими вирусами, то есть разрушать вирусы других видов в живом организме. На этом листке было множество всяких пометок и дат. Степан, потирая рукой нахмуренный лоб, засмотрелся вдаль, машинально повторяя.

— Болезнь Иванова… болезнь Иванова…

А вверху над ним, по площади, со звоном пролетали трамваи, шелестели шины, спешили люди.

Ленинград проснулся.

Если бы Якова Яковлевича Иванова кто-нибудь спросил, что такое болезнь Иванова, он удивленно пожал бы плечами. Скромный врач не мог бы даже предположить, что его именем впоследствии назовут одну из редчайших и интереснейших болезней, с которой он сталкивался несколько раз в своей практике и описал в одном из номеров Петербургского медицинского журнала.

Но Иванов умер за несколько лет до рождения Степана Рогова, а болезнь Иванова исчезла в стране, и о ней знали лишь немногие специалисты по кожным заболеваниям.

Профессор Климов рассказал Степану все, что знал об этой болезни.

В январе 1916 года в Новгородский военный госпиталь, где Виктор Семенович Климов работал хирургом, был привезен израненный солдат по имени Петр Трифонов, уроженец Архангельской губернии. Его с трудом спасли от смерти и оставили при госпитале — у Петра Трифонова на всем белом свете не было ни единой души. Кривой на один глаз, хромой на обе ноги, с одной рукой, на которой торчал страшный в своем одиночестве указательный палец, — куда он пошел бы из госпиталя?

Это был отзывчивый и добрый человек; Виктор Семенович привязался к нему и, когда выпадал свободный час, беседовал с Трифоновым, удивляясь наивному рационализму его мышления.

И вдруг Трифонов загрустил, начал избегать людей и однажды вечером заявил Виктору Семеновичу, что ему, Петру, осталось недолго жить. Он поднял рубаху, и Климов увидел, что все его тело испещрено мелкими разноцветными пятнами, которые при некотором воображении можно было принять за крестики. Испуганно разглядывая свой поджарый живот, Петр говорил глухо:

— Ну вот, доктор, ваше благородие, мне и конец. Это антихристова печать…

Крестики вскоре слились в один сплошной мраморный с прожилками цвет, и Трифонов немного успокоился. Никаких болезненных симптомов он не ощущал, напротив: раны, которые долго не заживали, вскоре затянулись, и вообще самочувствие его начало быстро улучшаться, но все тело покрылось затейливым разноцветным рисунком.

Виктор Семенович Климов и его друг — молодой врач Введенский — заинтересовались странной болезнью, которая, видимо, не прекращалась, так как рисунок на теле больного непрерывно изменялся и через известные промежутки времени шелушилась кожа. Бактериологические исследования не дали положительных результатов — микроб «мраморной болезни» не был найден. Но Климов не сдавался: он был сторонником микробной теории заболевания и, желая доказать, что «мраморная болезнь» заразна, сделал себе укол водного раствора растертых чешуек кожи Трифонова. В тот же день и его друг, утверждавший, что эта болезнь нервного происхождения, сделал то же самое. Вскоре Введенский убедился, что болезнь заразна: на его теле появились такие же разноцветные пятна, как у Трифонова, а Климов сделал себе повторный укол.

Но его организм не воспринимал заболевания, не заболевали и другие врачи-добровольцы, желавшие исследовать «мраморную болезнь».

— Вы представьте себе, — рассказывал профессор Климов Степану, — чего я только ни делал. На протяжении месяца я брал у Трифонова по пяти кубиков крови и переливал себе. Он терпеливо переносил все, так как знал, что это нужно для науки. Я проделал все, что мог, но не заболел. Даже наоборот, случилось необъяснимое чудо: я вылечился от туберкулеза. Да, да, у меня с детства были слабые легкие, к тому же голодные годы студенчества, переутомление во время работы в госпитале, ну, словом, к тому времени у меня едва не начался открытый процесс… И представьте себе: я почувствовал, что состояние моего здоровья с каждым днем стало улучшаться. Легкие и сейчас у меня хорошие. Теперь, когда медицина шагнула так далеко, я объяснил бы это явление целебным действием перелитой мне от Петра Трифонова крови, но тогда я ничего не мог понять…

Профессор Климов умолк и, закурив трубку, стал смотреть в окно. Наконец, он повернулся к Степану, и Степан в его взгляде прочел, что не переливание крови подразумевал профессор, говоря о своем чудесном исцелении, — таким способом еще никто в мире не излечивался от туберкулеза.

— А что же ваш друг Введенский?

Профессор грустно покачал головой и, порывшись в ящике стола, протянул Степану фотографию молодого красивого человека с внимательными, добрыми глазами.

— Вот видите, такимон был до болезни. Увидев обезображенное лицо Введенского, невеста отказалась от него, и он стал яростным микробиологом. Он проделывал над собой такие опыты, что и сейчас страшно вспоминать. В то время вспыхнула эпидемия сыпного тифа, и академик Федоров начал работу над противотифозной вакциной. Володя Введенский многократно пытался заразить себя сыпным тифом, но все безуспешно… Тогда он начал прививать себе самые ужасные болезни: чуму, сибирскую язву, холеру — и не заболевал. Он стал каким-то неуязвимым человеком — болезней для него не существовало. Сейчас я готов объяснить это чем угодно: могучим врожденным иммунитетом, взаимодействием вирусов, — но в то время я ничего не понимал. Вот тогда-то я и поставил огромный вопросительный знак, на который вы обратили внимание.

Профессор взволнованно затянулся, не замечая, что трубка давно погасла, и помолчал. Степан в нетерпении готов был крикнуть: «Ну, дальше, дальше, профессор!»

— Да… так вот… Он приходил ко мне весь исколотый, бледный. Это было в восемнадцатом году, здесь, в этой комнате… Потом он исчез, а много позже я узнал, что на Украине действовал красный партизанский отряд Мраморного. По описанию я понял, что его командиром был именно Введенский… Я отыскал человека, который собственными руками похоронил его неподалеку от Харькова. Оказалось, что «неуязвимый человек» Владимир Введенский умер от гриппа-испанки.

Вскоре я потерял след и Петра Трифонова. Я заболел сыпным тифом, меня эвакуировали из Петрограда, и я так и не мог узнать, куда он исчез, мой необыкновенный пациент.

Но опять же — это было позже. А в тот период, когда Володя Введенский торжествовал свои первые победы над болезнями, мне в голову пришла дерзкая мысль: вирус «мраморной болезни» — теперь я уверен, что это вирус — очень трудно прививается на живом организме, но если уж приживется, то убивает все прочие микробы.