Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер

Нападавший мгновенно растворился во мраке, оставив на ее щеке глубокий порез. В короткой схватке Хранимира оказалась слишком уязвимой. С тех пор на ее щеке навсегда поселился безобразный нежно-розовый шрам со следами от неумелых швов, которые она сама себе наложила.

С тех прошло… сколько? Три года?

Она не видела нападавшего, но тем не менее запомнила его. Эти горящие в темноте серые глаза и тонкие руки с шершавой кожей.

Хранимира резко распахнула веки.

Но почему она вспоминала об этом случае сейчас, глядя на умирающую девушку, привязанную к железной кровати?

Светло-русые волосы растрепались по плечам, под закрытыми глазами проглядывались фиолетовые синяки. Тело незнакомки обмякло так, что, казалось, она уже была мертва. Но Хранимира слышала тихое человеческое дыхание. Слух ее еще никогда не подводил.

Ей нравилась эта жизнь — немножко дикая, сумасшедшая. Сначала всем было трудно, но потом все стало как-то… обыденно. И вид сырого мяса уже не так пугал. Что же касалось каннибализма (Хранимира не забыла это слово, хотя забыла очень и очень многое о своей прошлой жизни), то со временем это понятие тоже перестало вызывать отвращение и тошноту. Это путь к выживанию, а все, что помогает выжить — не имеет основания для осуждения.

Девушка в углу подвала наконец дернулась. Проснулась.

"Господи, спаси ее".

Хранимира почему-то боялась за нее. Она знала: остальные скоро вернутся. Возможно, через час. Может, даже раньше. Это зависело оттого, насколько удачной выдавалась охота. Ее с собой никогда не брали, потому что это было не только бесполезно, но и опасно. Набожная Хранимира не только боялась убивать, но не могла даже смотреть, как это делают другие.

Она глядела на прикованную девушку, прижав колени к груди и выставив руки вперед, — инстинктивная защита. Девушка снова дернулась, и Хранимира увидела ее лицо.

"Она".

Мысли у нее были короткие, быстрые, как компьютерные сигналы. Ее тело, ее разум упростились до уровня млекопитающих вроде волков. Да, по сути, она таковой и являлась.

Теперь Хранимира понимала, почему ей вспомнилась эта забытая история с хлебом. В пыльном подвале ее бывший враг выглядела поистине жалко, но от этого Хранимира не испытывала чувство превосходства. В интернате их учили прощать, а сложившаяся жизнь беженки научила ее мстить.

Мы можем дать ей прощение, подумала Хранимира. Мы можем послужить Господом на этой проклятой земле.

Она никогда не была фанатиком, но война обострила все чувства. И теперь ей все время казалось, что Бог рядом, что он наблюдает за ней, видит каждое ее движение, передает через нее все свои мысли.

"Мы поможем ей выбраться из ямы греха и порока, и она будет благодарить нас".

Хранимира посильнее прижала к себе карманный потрепанный молитвенник и в согнутом состоянии, касаясь пола кончиками пальцев, стала приближаться к пленной. Она не доверяла веревкам, которые сдерживали девушку, ведь веревки — это прах. Прах не сможет помешать дьявольскому отродью выбраться на свободу.

Девушка выглядела аппетитно — даже Хранимира почувствовала это, несмотря на то, что старалась не думать о людях в качестве пищи. Бесполезно. Все меняются. Розовые щечки так и манили прикоснуться к себе, мягкую светлую кожу так и хотелось пощупать, оттянуть, чтобы проверить, настоящая ли она. В отличие от той дохлятины, что ее соплеменницы все время тащили в подвал, эта девушка выглядела привлекательно, живо. Складывалось ощущение, будто до этого Хранимира питалась заменителем мяса — настоящий деликатес сейчас находился прямо перед ней.

Темные глаза Хранимиры на короткий миг вспыхнули огнем; пальцы с силой вжались в молитвенник; нижняя губа задрожала.

— Дарко… — простонала жертва. В полубессознательном бреду она вздрагивала и шарила связанными руками по голым пружинам кровати.

Кто такой был этот таинственный Дарко, Хранимира не знала, но чувствовала, что девушке без него было плохо.

"Может, это ее Господь?" — промелькнуло у Хранимиры в голове.

Точно любопытная голодная крыса, Хранимира начала пробираться в сторону девушки. Оказавшись достаточно близко, она прикоснулась молитвенником к ее затылку, чтобы проверить, не демоница ли она. А то всякое может быть.

Удостоверившись, что пленная не несла в себе никакой дьявольской силы, Хранимира зажгла лампадку и поднесла ее к худому девичьему личику, искаженному мукой, чтобы рассмотреть его получше. От яркого света девушка вздрогнула, а затем с трудом разлепила веки.

В ее потухших глазах огонь играл свой бешеный танец.

Хранимира с трудом заставила себя оставаться на месте.

"Ей нужна наша помощь".

— Где… я?

Слабый след узнавания промелькнул на лице Хранимиры. Девушка говорила по-боснийски, но все же, это еще ничего не доказывало, а даже если и доказывало, то Бог не позволил бы Хранимире причинить этой крошке боль.

— В безопасности, — ответила Хранимира своим шипящим гортанным голосом. Если не знать, кому этот голос принадлежит, можно даже подумать, что его обладатель — мужчина.

Она родилась уродом, и от нее отказались собственные родители. Проблемы со здоровьем, заявили врачи и посоветовали паре отдать малышку в интернат при церкви. "Проблемы", как они выразились, преследовали Хранимиру всю жизнь до тех пор, пока она действительно не уверовала в силу Господню. Свое уродство девушка расценивала как то, что Бог даровал ей взамен тела мудрость, священное знание. Свою слабость и физическую недоразвитость она воспринимала как муки, через которые она должна была преобразиться и затем вознестись на небо, чтобы присоединиться к Христу.

Когда началась война, Хранимире было восемнадцать. Совсем недавно ей выделили комнатушку в общежитии при церкви и теперь она делилась полагающимся ей хлебом со всей монастырской братией. Ей полагался хлеб как сироте. Правительство заботилось о них, потому что Бог был к ним милостив.

— Воды, — прохрипела пленная, и Хранимира тут же нашла ржавую плошку с дождевой водой. Ее слабые руки дрожали, и почти вся вода выплеснулась на пол, пока она донесла ее до места назначения.

Девушка, едва учуяв запах заветной влаги, жадно припала губами к вонючей плошке и выпила все до дна. Затем она утерла рукавом рот и уставилась на Хранимиру своими большими потухшими глазами.

Она узнала ее. Ту девушку, у которой ей пришлось забрать хлеб в темном проулке три года назад. Но теперь перед ней была не напуганная сирота — маленький отважный зверек, при любой удобной возможности готовый впиться ей в глотку. На шее у девушки болтался самодельный крест на веревочке, а в руках она сжимала крохотный молитвенник. Болезненная обвислая кожа моталась на теле монашки бесформенным мешком.