Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер

На мгновение взгляды Дарко и Димитрии пересеклись, но Димитрия тут же отвернулась, наугад кинув напарнику мешок. Скорее всего, попала.

Она не могла смотреть на него и при этом не испытывать резкого эмоционального скачка. Она чувствовала все одновременно — злость, раздражение, обиду. Но больше всего Димитрия думала о предательстве со стороны Дарко.

Если мыслить рационально, все ее обвинения были беспочвенны: он был любезен с ней, не раз спасал ей жизнь и в конце концов это он устроил эту увеселительную прогулку. Но в данной ситуации слова "рационально" и "мыслить" на дух друг друга не переносили.

Дарко и не пытался развеять заблуждения девушки — он ждал, пока она сама остынет, как с ней обычно бывало. Но на этот раз Димитрия, казалось, была настроена весьма решительно.

Никто из них не вспоминал про его попытку поцеловать ее. Это было, скорее, из разряда неудач — причем, их обоих.

Ее глаза говорили: "Ты не можешь так поступить".

А его: "Я ничего тебе не должен. Прости".

Глупая ситуация. Он — первый человек, которого она впустила в свое личное пространство с тех пор, как она закрылась в своей скорлупе. Она — первая девушка, которую он чувствовал необходимость защищать с тех пор, как Эвы не стало. Димитрия не могла заменить ему Эву — нет, он об этом и не думал. Но…

— Я съела твой хлеб. — Это были ее первые слова с тех пор, как они покинули машину у границы. Тон — подчеркнуто равнодушный, точно она отчитывалась перед ним.

Дарко не ответил. У него тоже было чувство собственного достоинства.

— Думаю, сейчас самое время сказать. — Димитрия глубоко вздохнула и немного расслабилась. Она встала к мужчине лицом, смахнула с глаз длинную челку и продолжила говорить: — Я твоя должница по гроб. Ты это знаешь. Я это знаю. Просто спасибо.

Из Димитрии, которая научилась приносить извинения, она превратилась в Димитрию, которая научилась говорить "спасибо". Пусть так грубо и прямолинейно, но это было уже кое-что.

Дарко немного опешил от ее слов. Он стоял, сдвинув брови и внимательно о чем-то размышляя. Смотря на Димитрию, он не видел ее — смотрел как будто насквозь. Эта девушка, которая, несмотря на возраст, выглядела как пятнадцатилетний подросток, оказалась пуленепробиваемой. Более того — его броню ей пробить удалось.

— Думаю, да, — наконец изрек он.

— Что "да"?

— Я принимаю твою благодарность.

— Свинья, — тихо фыркнула Димитрия, но так, чтобы Дарко расслышал. После всего, что произошло, он еще продолжал издеваться над ней!

"Не отрицаю", — говорили его серые внимательные глаза.

"Вот и отлично", — беззвучно отвечала Димитрия.

Вертолет подали спустя сорок минут, но Димитрии казалось, что прошла целая вечность. Ей хотелось покончить со всем этим балаганом как можно скорее, чтобы забыть раз и навсегда.

— Жизнь — это не всегда цирк, — серьезным тоном возразил Дарко, сидя рядом с ней во взмывающем ввысь вертолете. Похоже, Димитрия снова, сама того не осознавая, говорила вслух.

— Что же это тогда, по-твоему?

— Все в мире можно сравнить с сигаретой. Ты уже знакома с моей теорией. Фильтр постепенно осыпается — так проходит наша жизнь. С каждой затяжкой вспыхивает огонек — это наши победы и разочарования. Что в моей теории дым, ты уже знаешь. Так что все просто. Жизнь. Сигарета.

— Значит, по-твоему жить — это все равно что выкурить кубинскую сигару?

— Не все курят кубинские сигары. — Дарко приподнял брови. — Кто-то предпочитает пачку за десять крон, если такие еще остались.

— Такие продавали до тридцатого года, — машинально ответила Димитрия.

— А ты откуда знаешь? Тебе тогда было…

— Одиннадцать, да. И что с того? — Девушка с вызовом посмотрела на Дарко из-под светлой густой челки.

Маленький отважный зверек, подумал Дарко и усмехнулся.

— Что ты лыбишься, солдат?

— Подумал, что мне будет тебя не хватать.

Он шутил? Или нет?

— Иди к черту.

— И тебе того же, подруга.

Они просидели в тишине еще несколько бесконечных часов. Димитрии, в отличие от Дарко, было, чем заняться, ведь она еще никогда не летала на настоящем вертолете. Что уж говорить, даже обычный пассажирский лайнер она видела только на титульных страницах газет. Так что Димитрия с нескрываемым интересом изучала мелькавшие под мягкими пуховыми облаками далекие островки земли.

— В какой газете ты работал? — внезапно спросила она.

— С чего ты взяла, что я работал в газете?

— Ты же военный журналист, солдат. В ящик зеленых как ты сразу не берут.

— В ящик?

— В телевизор. Плоская такая штука и висит на стене.

— Откуда ты понабралась всего этого жаргона?

— Моя бабушка знает в нем толк. — Димитрия ухмыльнулась. — Не увиливай от ответа. Где ты работал?

— Одна местная белградская газета — ты навряд ли слышала о такой.

Они пытались сохранить остатки той дружбы, которая между ними завязалась. Заполняли образовавшуюся внутри печаль пустой болтовней. С таким же успехом они могли бы сидеть и не говорить друг другу ни слова.

— А у твоей невесты ведь была передача на центральном канале?

— Тебе Зорко проболтался? Ну да.

— Ничего такого, солдат.

— Нет, ты ведь зачем-то спросила?

Димитрия некоторое время мялась, стоит ли вновь возвращаться к этой теме, а затем тихо заговорила:

— Она была круче тебя во всем, солдат. У нее был богатый папик и не менее богатый любовник. Своя передача на центральном канале. Скажи мне честно, что заставляет таких мужчин как ты бегать за такими эгоистками как она? Мне просто интересно. Если не хочешь, можешь не отвечать. — И Димитрия пожала плечами.

Дарко сначала молчал, и Димитрия уже было подумала, что он не хотел это обсуждать с малознакомой девушкой перед тем, как они расстанутся, едва покинут вертолет, но тут Дарко произнес:

— Я любил ее.

— Я не верю в любовь, — сказала Димитрия таким тоном, будто Дарко сморозил какую-то глупость. — Любить? Зачем? Чтобы потом потерять? Чтобы потом страдать, как ты?

Она плохо понимала, что уже по уши увязла в этом дерьме.

— Помнишь мою теорию? — спросил Дарко, едва заметно улыбнувшись.

— Какую из всех твоих теорий?

— Ту, что про цель жизни человека. Оставить потомство и умереть.

— И как с этим связана любовь?

— Человек — единственное существо, которому недостаточно этих двух пунктов. Именно поэтому мы люди, а Посланцы — нет.

Димитрия никогда не думала об этом.

Перед тем, как спустя еще несколько часов вертолет пошел на снижение, она в последний раз окинула взглядом своего напарника. Уже бывшего напарника. Ей по-прежнему нравилось наблюдать за тем, как свет играет на ресницах Дарко, но теперь она не чувствовала ничего такого, что заставляло бы ее желудок сжиматься.