Александр Казанцев - Иножитель (Клокочущая пустота, Гиганты - 3)

сесть на кончик стула по приглашению повелителя. Особо сложный и

вычурный ритуал соблюдался при пробуждении короля. Королевская

опочивальня приравнивалась к церковному алтарю. Дамы туда не

допускались. Они должны были преклонять колена, издали глядя на нее.

Раздевали и одевали короля лишь особо знатные вельможи или принцы

крови. Входя в опочивальню первыми, эти принцы помогали королю надеть

шлафрок и туфли. Затем впускались "титулованные", удостоенные

королевских синих мундиров на красной подкладке, они подносили королю

остальную одежду. Рубашку и принадлежности для умывания подавали

снова принцы крови. Затем допускались и остальные "осчастливленные

столь желанным выкриком королевского швейцара" придворные вместе с

полковниками лейб-гвардии. Затем наступала очередь молитвы, которую

король выполнял педантично без особой веры, впрочем, как и охотился

без склонности к этой "страсти венценосцев" или как без нежности и

храбрости одинаково выслушивал и музыку и свист пуль. Но, говоря

"Государство - это я!", он, сам заменив на посту первого министра

своего почившего учителя, трудился, как и он, в поте лица, вникая в

любую мелочь, даже сам подписывая паспорта, скопидомничая по поводу

медяков, но не ограничивая миллионных трат на превращение своего

Версаля в законодательный центр роскоши и мод для всей Европы,

служащего обожествлению "короля-Солнца" с помощью задуманного еще

Мазарини "этикета", ради которого создана была целая наука манер: как

обращаться со шляпой, приседать, говорить комплименты, ввертывать

острые словца ("бо-мо") или каламбуры, в скольких шагах от двери

кланяться. Так кумир абсолютизма, утвержденного ему усилиями

кардиналов Ришелье и Мазарини, успешно овладев преподанной ему

"наукой власти", поднятый на раболепной волне, величественно играл

роль земного Провидения, предаваясь лишь одной наследственной

слабости к прекрасному полу и введя при дворе особый ранг "метресс",

которым оказывался почет наравне с их детьми от короля. Однако

министрам строго указывалось, что при малейшей попытке любой из них

вмешаться в политику она будет изгнана из "версальского рая". Людовик

XIV стремился быть виртуозом в "королевском мастерстве", начиная с

рассчитанно краткой речи с алмазами слов и кончая гладким как зеркало

лицом, на котором никогда не отражались единственные доступные ему

чувства: тщеславие и властолюбие. Обученный своим наставником, он и в

общении с вожделенными дамами придерживался величавой мягкости и

очаровательной суровости и, даже играя на бильярде, сохранял вид

властителя мира. (Примеч. авт.)

- О награждении? - удивился Людовик XIV. - За что? Кого? Опять того же прощенного только что принца Людовика II Конде? Вы не ошиблись, кардинал?

- Так надо, ваше величество. Вы наградите его не столько за его заслуги, сколько для его стараний и нашей пользы.

И тут Людовик XIV хмыкнул и произнес фразу, вошедшую впоследствии в историю, поскольку он повторял ее не раз:

- Награждают н е з а что-нибудь, а д л я чего-нибудь.

- Мудрейшие слова, ваше величество! Они прославят короля Франции в веках!

Юноша усмехнулся, понял, что наставник доволен своим учеником. И, сев в предложенное первым министром кресло за его столом, стал послушно подписывать один за другим указы.

Мазарини стоял за его спиной и забирал обретшие силу бумаги, передавая их капуцину.

- Вот теперь о вас, ваше величество, будут говорить как о милостивейшем из всех государей, - с поклоном произнес Мазарини.

- А о вас как о мудрейшем министре, которому мне никогда не найти замены, - ответил юный король, вставая.

Мазарини проводил его только до дверей кабинета, и юный король вынужден был, снова морщась, идти, чуть ли не проталкиваясь следом за капуцином, раздвигающим впереди него толпу ожидающих приема. И лишь на внешней лестнице он очутился в окружении ожидавшей его свиты.

Через несколько минут королевская карета со скачущими рядом блестящими всадниками загромыхала по булыжной мостовой.

Мазарини стоял у окна, наблюдая за отъездом короля. Какие всходы дадут зерна, брошенные им в душу юного монарха?

Резко отвернувшись от окна, он дал знак стоящему в выжидательной позе капуцину, и тот ввел в кабинет двух скромных монахов из монастыря св. Иеронима, чем-то похожих друг на друга. Кардинал уже знал, что это иезуиты, всегда стремясь поддерживать с этим опасно влиятельным Орденом взаимовыгодные отношения.

- Ваше светлое высокопреосвященство! - сладким тенорком начал отец Максимилиан-старший. - Во имя господа нашего всемилостивейшего и его величества короля, опирающегося на мудрость праведных слуг своих, мы прибегаем к вашей незамедлительной помощи, как высшего стража короны, дабы пресечь греховные замыслы врагов государства и церкви, вероотступников и негодяев, известных Ордену. Кардинал принимал монахов стоя, прижав к груди украшенный бриллиантами крест.

- Во имя Христа, спасителя нашего, готов выслушать вас, верные служители святой католической веры.

- Отец Максимилиан поведает вашему светлому высокопреосвященству о делах столь же греховных, сколь и опасных, - мрачным басом присовокупил младший Максимилиан.

- Я внимаю вам, как слову, господом внушенному.

- Нам удалось установить, ваше светлейшее высокопреосвященство, вступил снова Максимилиан-старший, - есть вероотступник, уже не раз уличенный и остановленный церковью в своих попытках порочить духовный сан служителей церкви или основы их веры, опирающейся на канонизированное учение древнего философа Аристотеля. К греховной насмешке вольнодумец тот стремился в своей бесстыдной комедии "Проученный педант" и в еретической трагедии "Смерть Агриппы", а также в злобных стишках против вашего светлого высокопреосвященства и даже ее величества королевы-матери, в грязных памфлетах, включенных в недостойную "Мазаринаду". Ныне же этот негодный Сирано де Бержерак совместно с приезжим судейским из Тулузы метром Пьером Ферма замышляет недоброе в кабачке "Не откажись от угощения!", как удалось выследить нашему верному послушнику, который, будучи лишен слуха, умеет понимать слова по движениям губ, о чем мы и спешим донести вашему светлому высокопреосвященству как опоре престола и церкви.

- Полагаем необходимым схватить и казнить заговорщиков, - мрачно добавил младший иезуит.

Мазарини не повел и бровью, лишь переложил крест на груди.

- Святой Орден Иисуса отличается решительностью своих действий, задумчиво произнес он, - что нельзя не оценить. Но... сейчас, отцы и братья мои, иное время, чем в год трагедии на улице Медников.