Игорь Колосов - Идущий

Эта картинка вызвала у мальчика шок. Именно шок на короткий момент растормошил ребёнка, заставил его побороть сонливое оцепенение, заставил его пытаться что–то сказать людям, которые, судя по теплу, находились поблизости. Мальчик видел картинку всего секунду, но секунда показалась часом, длившимся, будто пытка. И её оказалось достаточно, чтобы понять значение увиденного.

Женщина, которую он только что вылечил, не являлась разносчиком болезни без названия, эта напасть вообще не распространялась, как эпидемия. Не играли никакой роли ни физические контакты, ни продукты или вода, ни нахождение рядом с больным в замкнутом помещении. То есть всё это облегчало болезни без названия её чёрное дело, и любой лекарь заметил бы именно такое воздействие. Однако оно являлось чем–то вроде не самых важных вершков. Будь болезнь без названия разумным существом, обладающим физическим телом, подобное поверхностное воздействие можно было назвать приманкой, обходным маневром, отвлекающим внимание.

Реальная картина выглядела совсем по–другому.

Дини увидел болезнь без названия в виде сетчатой системы, горизонтальной, зарытой в землю. Не очень глубоко, два–три локтя. Сетка состояла из чего–то белого и тонкого, на вид что–то среднее между натянутыми личинками червей и ростками, что появляются из залежавшейся картошки. Болезнь без названия поражала, прежде всего, поверхностный слой земли. Дини не видел, откуда она появилась, но распространялась она монотонно и неумолимо. И от неё кверху тянулись отростки–щупальца. Именно они… тянулись к людям. Они не были слишком многочисленными, но мальчик чувствовал, болезнь без названия, будто разумная тварь, норовящая схватить свою жертву наверняка, не торопится, в первую очередь распространяясь на юг, к другим городам. Немного времени — и к поверхности одновременно потянутся тысячи, десятки тысяч таких ростков. Они потянутся к людям, как москиты летят на тепло, и уйти от них не будет возможности. Не спасутся даже те, кто уединится в замках, глухом лесу, в одинокой вырытой землянке посреди девственного поля, где не пролегает ни одна тропа. Никто не спасётся, хотя, бесспорно дольше протянут те, кто уединится. Дини не мог сказать, сколько пройдёт времени, пока не исчезнет последний человек. Возможно, годы, но, может быть, и месяцы. Но что значили какие–то годы, если болезнь без названия всё равно выкосит людей под корень?

Уже сейчас к поверхности тянулись ростки, тянулись к людям, и с каждым часом их становилось больше. Даже не требуйся Дини отдых, и занимай каждый больной у него меньше времени, он ни за что не справился бы с этой напастью. Мальчик осознал это даже не зрительно, скорее, на интуитивном уровне. У его тела есть свои пределы. Он мог вылакать грязную лужу, чтобы никто не отравился, когда он уйдёт дальше, но мальчик не мог выпить целое озеро.

Интуиция подсказала ему и ещё кое–что. Что напрочь лишало надежды. Что было подобно чёрному занавесу, полностью закрывавшему мир. Болезнь без названия почувствовала немыслимого ранее соперника, и его потуги усилили её противодействие. Словно комок червей, куда ткнули палкой, она зашевелилась, ускорила ранее неторопливое движение. Получалось, Дини лишь разозлил противника, заставил развить до максимума его чёрную энергию.

Это секундное видение, тем не менее, придало ребёнку сил, открыло дополнительные ресурсы. Вместо того чтобы погрузиться в так необходимый сон, Дини принял сидячее положение, заставил себя открыть глаза. Кое–как он рассмотрел, что в доме кроме женщины есть люди. Гвардейцы, что привели его сюда. Дини помнил цепь на ноге, хотя и не ощущал её сейчас.

— Уходите, пожалуйста, — пробормотал Дини. — И уводите людей из города. Всех. Здесь нельзя находиться, я не смогу помочь всем.

Мальчик сомневался, что слова вышли разборчивыми, но выбора не было, и он старался. Как в дурмане он почувствовал, что его подхватили на руки, услышал, как звякнула цепь. Всё это происходило будто не с ним.

— Пустите, — прошептал он.

Кто–то склонился к нему, улыбнулся. Он почувствовал улыбку человека, не увидел, но осознание этого пришло со значительным опозданием. С таким же опозданием до сознания дошли слова склонившегося к его лицу человека.

— Очень хорошо, Дини. Теперь ты сделаешь то же самое ещё раз. И ещё. Давай, мальчик, постарайся. В любом случае выбора ты не получишь.

Дини хотел возразить, сказать, что он уже не спасёт этот город, сказать, чтобы воины Правителя уходили отсюда и уводили горожан, но сил вымолвить хотя бы слово не осталось. Его уложили в повозку, на которой и привезли к этому дому. Он снова попытался хотя бы прошептать что–то, даже приподнял голову, но это как будто вычерпало его до дна.

Мальчик уронил голову и провалился в долгожданный для его тела сон.

Уд отстранился от людской толпы и сразу же заметил мелькнувшую сбоку тень. Это оказался Луж. Уд не знал, кого он увидит из членов Совета, но появление Лужа было наиболее вероятным. Почему, он бы и сам не сказал. Как всегда, это утверждала его интуиция.

Когда Уд разговаривал со связным, и тот передал ему договорённость о встрече с кем–нибудь из членов Совета Ордена, он уже тогда подумал о Луже. Были ли причиной мелкие детали, промелькнувшие в словах Гела, или что–то иное, Уд не знал. Луж являлся талхом, но талхом, оказавшемся в одном шаге от единоличной власти, и этот шаг не был сделан лишь из–за Старха. Уд никогда ранее не анализировал отношения в Совете Ордена, но это не имело значения — всякая мелочь откладывалась у него в мозгу, и волей–неволей из этих мелочей получался калейдоскоп. Это не означало, что Уд предсказал бы положение в Совете в том или ином случае, но кое–какие догадки могли возникнуть.

Так и случилось. Сейчас, когда мир внезапно оказался на грани, даже такое образование, как Орден талхов, превращалось в нечто эфемерное. Естественно, не могли не измениться отношения в Совете Ордена. Талх, причём даже талх высокого уровня, в первую очередь оставался человеком. И что значила его невозмутимость и мужество перед лицом конца всего сущего? Впрочем, первый шаг сделали уже тогда, когда Совет Ордена своеобразным образом приговорил Драго, решив, что его палачом станет Уд. Именно подобное решение стало первой ласточкой. В самом деле, если Драго совершил проступок, его следовало наказать по обычным законам. Однако его использовали иначе, потому что уже в тот момент верхушка талхов знала, что грядёт нечто, не вписывающееся в прежнюю жизнь.

Конечно, Уд не был уверен, что Совет расколется, превратится в отдельных людей, пекущихся лишь о собственном «я». Но этого он не сбрасывал со счетов. На этом фоне положение самого Уда, казалось бы, становилось скользким. Но это в случае, если бы на его месте находился любой другой человек, талх или нет, не важно. Однако Уд стоял в стороне от всего, ни в чём не заинтересованный, равнодушный, будто вообще не присутствующий в этой реальности, что исключало ошибку. Ведь ошибка может быть, если у человека есть понятие правильного или неудачного поступка. У Уда их не было. Он имел право поступить как угодно и не ошибиться. Его ничто не ограничивало.