Кевин Уилсон - Туннель к центру Земли

— Что-то забыли, мистер?

Я вытащил из кармана корешок билета.

— Зашел спросить, может ли Максимилиан-Пуля подписать билет для моей девушки? Чтобы она не расстраивалась.

— Макс уже ушел. Пусть ваша девушка приходит на представление в Миллесвилле, увидит его там живого и здорового.

В углу комнаты я заметил какой-то сверток, криво прислоненный к стене и в любой миг угрожавший рухнуть на пол.

— Послушайте, вам сюда нельзя. Езжайте в Миллесвилль, будет вам живой Максимилиан.

Пятясь к двери, я пальцем показал на сверток.

— Кстати, он был не слишком-то похож на парня с плаката.

Один из четверых подскочил ко мне и втолкнул обратно в комнату.

— Все на свете — сплошной обман зрения, или ты не знал?

Он объяснил — нужно признать, весьма доходчиво, — что выбор у меня невелик: или они убьют меня прямо сейчас и замуруют труп в подвале, или я присоединяюсь к ним и играю свою роль. Я недолго тянул с ответом.

Теперь я почти все время провожу в автобусе вместе с остальными Максимилианами. В настоящее время нас двадцать шесть. Тихие, нервные люди с глубокими пронзительными глазами, в которые не стоит заглядывать слишком пристально, если не хотите увидеть то, что вам не понравится. Удивительно, как горе способно собрать вместе столько людей, желающих купить пару недель передышки. Сколько в жизни бед, по сравнению с которыми пустить себе пулю в лоб кажется пристойным выходом.

Они хорошо к нам относятся: бесплатная еда, новая одежда, масса свободного времени. Нам даже предлагают билеты на шоу, но все Максимилианы отказываются. За исключением меня. Я уже видел столько простреленных лбов, что успел привыкнуть. Я почти не слышу звука выстрелов, просто сижу среди зрителей с бесплатным попкорном и колой и смотрю, как умирают Максимилианы. Приглядываясь к тому, под каким углом стрелки прикладывают дуло к виску, гадаю, что проносится в их мозгах перед смертью, вспоминают ли они о том, что оставляют позади. Сижу и тупо смотрю, как они умирают.

Теперь у меня появилась цель. Я почти уверен, что все получится. Приближается мой выход, до меня остались лишь два-три Максимилиана. Я ничего не делаю, хожу на шоу да таращусь из окна автобуса, думая о Сью-Би. О ее глазах, о том, какая она бывает, когда грустит или радуется. Я очень хочу к ней вернуться.

Думаю, у меня получится. Я выпорхну на сцену, схвачу пистолет, приставлю ко лбу и нажму на спусковой крючок. Затем неловко рухну на пол, успев ощутить легкую рябь в затылке. Полежу пару минут и вскочу как ни в чем не бывало, сорвав овацию, которой не награждали ни одного Максимилиана до меня. Зрители станут кидать на сцену десяти- и двадцатицентовики, и под градом монет я с гордым видом выйду из здания и пойду мимо владельцев шоу. Я найду дорогу к Сью-Би, постучусь в ее дверь, и когда она спросит, покажу ей дырку во лбу и обниму. Я докажу ей, что справился, что мне удалось остаться в живых. Пусть видит, что, в сущности, моя затея была не так уж глупа.

Вот младенец, а вот его зубы. Вообще-то речь не про зубы. Забудем про них. Эка невидаль, младенец с зубами! Обычно у младенцев вырастает только один зуб, криво торчащий в крошечном ротике, но у этого был полный комплект. Такое случалось и раньше, тоже мне новость! Боже милосердный, дались вам эти зубы! Было бы о чем говорить. Забудем о зубах, потому что все это: младенец, его зубы и пустышки, сгрызаемые до неузнаваемости, совершенно не важны.

История вообще-то не про младенца, а про его папашу. У него интрижка с хормейстершей девчачьего хора в частной школе, где папаша преподает биологию. Обычная интрижка: чувство вины, страсть, обман, ничего нового. А теперь еще и этот младенец.

Когда вы приходите в гости к родителям спустя несколько недель после рождения младенца, вас проводят в новенькую комнату с желтенькими обоям, и вы сюсюкаете над новым живым существом, собранием хорошо подогнанных генов. А затем младенец открывает ротик и вы… ну да, вы вскрикиваете.

Папаша, который спите очаровательной рыжей хормейстершей, голосящей как птица, спокойно повторяет слова докторов. Доктора пересказывают содержание медицинских брошюрок о редких отклонениях в развитии. Его жена, которая еще не знает об интрижке, но видит, что муж что-то скрывает, извиняется и в слезах убегает. Вы чувствуете себя последним мерзавцем, впрочем, к чему торопить события? Маленькое предупреждение: сейчас младенец улыбнется, и это вас испугает.

Родители поглощены сами собой. Папаша одержим женщиной на десять лет моложе, ногтями царапающей ему спину, когда он заваливает ее на стол в хоровом классе.

Мамаша думает о ссадинах на сосках, оставляемых крохотными зубками младенца — в самом начале их отношений такие же оставляли зубы мужа.

Не бог весть какие воспоминания, но при желании вполне могут отвлечь оттого, о чем не хочется думать.

Позже на кухне, под пиво, пока мамаша чистит младенцу зубки и укладывает его спать, папаша рассказывает вам, как с воплями кончает рыжая хормейстерша. Он утверждает, что раздавлен чувством вины, особенно теперь, когда на свет появился малыш, но вы видите, что он страшно доволен собой. Он заставляет хормейстершу брать высокие ноты, и никакими многословными оправданиями не скрыть его гордости. У его любовницы раздвоенный язычок, и одна мысль о нем заставляет его дрожать от возбуждения. Вам неприятна такая откровенность, особенно если вспомнить о младенце, спящем за стенкой.

Вы пытаетесь сконцентрироваться на его словах, но внимание рассеивается. Кажется, папаша снова и снова повторяет, что без ума от хормейстерши. Этому обстоятельству суждено впоследствии повлиять на все аспекты их совместной жизни, но вы его не слушаете.

Вы извиняетесь и, кляня треклятое пиво, бредете в ванную. Затем поднимаетесь наверх и заходите в комнатку, где шипит увлажнитель воздуха. Младенец лежит с широко открытыми глазками. Вы нервно улыбаетесь — не хватало еще, чтобы вас застукали. И тут младенец широко и радостно улыбается вам в ответ.

Если бы младенец отрастил зубки через год, вы бы и внимания не обратили. Напротив, вас наверняка раздражали бы бесконечное хныканье и прохладный прорезыватель из синей пластмассы. Но сейчас, в слабом свете ночника, невозможно противиться обаянию этих зубок. Крепкие, блестящие, без единого изъяна, они похожи на жемчужинки — такие, как в назойливой телерекламе: тюбик, щетка и крохотные искорки, вспыхивающие на эмали. Вам приходит в голову, что их вполне можно носить на шее как ожерелье.

Ваша рука медленно движется к младенческому ротику, указательный палец вытянут, словно вы показываете город на карте. И вот вы касаетесь гладкого закругленного края. В глазах младенца — мир и покой, но вы не смотрите в глаза, вы полностью поглощены зубами. Внезапно они резко сжимаются. Кровь, приглушенный вскрик, рана на пальце.