Кевин Уилсон - Туннель к центру Земли

— Это… это… просто чудо!

Затем он берет мою руку в свои мягкие ладони. Я никогда не встречала докторов с такими нежными пальцами! Он чуть не плачет от счастья. Удивительно, что на свете еще встречаются вещи, способные так растрогать! Возможно, это скрытое свойство есть в природе каждой вещи? Меня охватывает непреодолимое желание отыскать что-нибудь, столь же ценное для него, только бы доктор не выпускал из ладоней мою руку!

Мы спускаемся вниз, и я жду, что он уйдет, но доктор медлит.

— Дженни, — начинает он, и я не сразу понимаю, что имя написано у меня на груди.

— Да, доктор?

— Зовите меня Келвин, — улыбается он. — Так будет гораздо лучше.

Пауза, я жду продолжения, но он просто смотрит на меня, пока я не догадываюсь переспросить:

— Да, Келвин?

— Я понимаю, что эта причуда с вилками выглядит странно. Но я действительно крайне вам признателен, и вы очень меня обяжете, если согласитесь со мной поужинать.

Наверняка вид у меня оторопевший, потому что он тут же добавляет:

— Не подумайте плохого! Мне хочется объяснить вам свои странности, и я не знаю другого человека, кроме вас, кого вдохновили бы вилки.

Я улыбаюсь и киваю.

— Значит, в пятницу? — переспрашивает он, и я снова киваю, удивляясь тому, как легко согласилась.

В пятницу вечером раздается привычный звонок. Я объясняю матери, что спешу.

— У тебя свидание? — оживляется она.

— Ужин. Еда.

— А могу я узнать, с кем ты ужинаешь? Надеюсь, с мужчиной?

— С мужчиной.

— Какой-нибудь безработный?

— Врач.

— Это хорошо.

— Тебе он не понравится.

— Он уже мне нравится.

— Он немного старше тебя.

На том конце провода повисает долгое молчание.

— Должно быть, ты полагаешь, что это забавно, — говорит она, — но не думай, что я веселюсь вместе с тобой.

И вешает трубку.

У входа в ресторан я почти сразу узнаю доктора, хотя он впервые без халата. Он машет мне рукой, я киваю, мы проходим в зал и садимся за столик. Он спрашивает, как меня угораздило застрять в музее, и я рассказываю про объявление в журнале и собеседования. В этой истории нет ничего захватывающего, но доктор внимательно слушает и улыбается.

Затем он рассказывает о себе. Живет здесь с рождения; кроме тех лет, что учился в университете, всю жизнь работает терапевтом. С тех пор как шесть лет назад овдовел, живет один. Двое детей и трое внуков. Никаких специфических докторских хобби: не лазает по горам, не ходит под парусом, не собирает элитные вина. Баскетбол по вечерам, редкие случайные связи — большего ему не требуется. Любит старое кантри и бульварные детективы.

Не скажу, что наши интересы совпадают, но я радуюсь, что он ничем всерьез не увлечен.

За кофе доктор рассказывает про вилки, упорно продолжая именовать свой интерес к ним причудой.

— Сомневаюсь, что моя история оправдает в ваших глазах те часы, что я провел, рассматривая вилки, — говорит он, но я уверяю его, что готова выслушать любой рассказ. — Все эти вилки принадлежали моему отцу. Я понятия не имел, что он собирал вилки, пока после его смерти не получил их в наследство. Я почти не помню его — отец оставил нас с матерью, когда мне было пять или шесть, — и не хочу помнить. Он жестоко обошелся с нами. Мать снова вышла замуж, я взял фамилию отчима и десять лет не видел отца. Потом он заболел, и мать забрала его к нам. Даже тогда мы почти не общались, и не прошло и года, как отец умер. Впрочем, все это предыстория. Он завещал мне совсем мало денег, зато оставил подробные инструкции относительно этих вилок и вашего музея. Думаю, он и вернулся к нам только из-за них. Когда я смотрел на вилки, меня мучил один вопрос. Знаете, он был не слишком привередливым коллекционером, но ни одной вилки из набора, которым мы пользовались во времена моего детства, в собрании не оказалось! Меня ужасно печалило, что, уйдя из семьи, отец не взял на память о нас ни одной вилки! Словно специально, словно хотел сделать нам больно! А тут вы находите их, вилки из моего детства!

— И вы испытали счастье?

— Трудно сказать, что именно я испытал. Наверное, ощутил какую-то завершенность. Раньше что-то беспокоило меня, мешало двигаться вперед. Не стану утверждать, что он любил нас, мне достаточно знать, что он хотя бы не презирал предметов, с нами связанных! Бог мой, он был тот еще сукин сын, но всю жизнь хранил чертовы вилки!

— Я рада, что нашла их.

— Вы не представляете, как я рад.

Доктор вытащил из кармана коробочку и подтолкнул ко мне.

— Возьмите, это вам.

— Что вы, я не могу!

— Вы даже не знаете, что внутри, — улыбается он.

— Все равно.

— Ладно, хотя бы откройте.

Я поднимаю крышку и вижу маленькую серебряную заколку в виде ворона. В глаз птицы вставлен крохотный, словно булавочный укол, рубин.

— Очень красиво.

— Я заметил, вы носите несколько заколок, а когда случайно увидал ее в антикварном магазине… — говорит он, подвигая коробочку ко мне. — Но ведь вы все равно ее не возьмете?

Я накрываю коробочку рукой и поднимаю глаза.

— В первый и последний раз.

— В самый-самый распоследний, — соглашается он и поднимает руки, капитулируя.

Вернувшись к себе, я вытаскиваю коробочку из сумки. Куда ее ни поставь, в моей пустой комнате она будет мозолить глаза. Я вытаскиваю заколку из коробочки и сую в шкафчик для лекарств, где лежат остальные. В комнате я ссыпаю в пустую коробочку мелочь, которая валяется на комоде. Каждая вещь выполняет определенную функцию, но разве это всё, что человеку нужно от вещи?

На следующее утро, сразу после открытия, доктор появляется в музее с маленьким мальчиком. В волосах у меня его заколка. Доктор сразу замечает ее, и я готова провалиться сквозь землю, но он только молча подталкивает мальчика ко мне.

— Мой внук Генри. Решил показать ему музей.

Я целиком одобряю это решение.

— Составите нам компанию? — спрашивает доктор.

Я говорю, что должна оставаться на месте, если появятся посетители. Потом, не сговариваясь, мы улыбаемся, я бросаю свой пост и веду их по музею.

Мой опыт общения с детьми невелик — иногда, очень редко, учителя приводят к нам школьников на экскурсии, — но я успела усвоить главное: не стоит показывать детям то, что может смутить их и вызвать град неудобных вопросов. Поэтому я веду Генри к банкам, заполненным обрезками от ногтей, которые человек собирал в течение всей жизни, затем — к коллекции игрушек около восьми тысяч сувениров из упаковок попкорна, большая часть из которых с недавних пор выставляется в мичиганском музее игрушек.

Доктор с интересом всматривается в экспонаты, словно видит их впервые. Возможно, так оно и есть — раньше он был так захвачен вилками, что не замечал ничего вокруг.

Мы стоим перед витриной, доктор кладет руку мне на спину, и я не противлюсь — в конце концов, это всего лишь рука. После короткой экскурсии доктор покупает Генри футболку — первую проданную музейную футболку! Доктор снова зовет меня на ужин, однако я отклоняю приглашение.