Амброз Бирс - Обнаженное солнце (сборник)

Люди вокруг Трауба потрясали кулаками. Их глаза сузились; кончики губ опустились; суровые складки прорезали лбы. Какая-то женщина упала в обморок.

— Давайте, — кричал Уэлтмер, — вы чувствуете это!

Трауб с ужасом ощутил, что под действием этих заклинаний кровь быстрее заструилась в его жилах, сердце неистово колотилось. Он почувствовал нарастающий в нем гнев. Он знал, что ничего не имеет против Кеттриджа. Но он не смог бы отрицать, что он что-то bi нем ненавидит.

— Во имя ваших матерей! — кричал Уэлтмер. — Во имя будущего ваших детей, во имя любви к родине! Я требую, чтобы вы излили свою силу в презрении. Я хочу, чтобы вы стали свирепыми. Я хочу, чтобы вы стали, как звери в джунглях, такими же яростными, как они, когда они защищают свои дома. Вы ненавидите этого человека?

— Да! — проревела толпа.

— Изверг, — орал Уэлтмер, — враг народа — ты слышишь, Кеттридж?

Трауб облизнул пересохшие губы. Он видел, как сидевшая на стуле скрюченная фигура конвульсивно выпрямилась и рука ее рванула воротничок. Первый признак того, что Сила коснулась своей жертвы. Толпа восторженно взревела.

— Мы умоляем, — кричал Уэлтмер, — вас, людей у телевизоров, наблюдающих нас, присоединиться к нам и выразить свою ненависть к этому негодяю. Я призываю людей по всей Америке встать в своих жилищах! Обернитесь на восток. Глядите в сторону Нью-Йорка, и пусть гнев истекает из ваших сердец. Дайте ему излиться свободно и без помех!

Человек рядом с Траубом, отвернувшись в сторону, блевал в носовой платок. Трауб схватил бинокль, который тот на минуту выпустил из рук, и бешено вращая колесико настройки, направил его на Кеттриджа. Наконец резкость установилась и осужденный стал виден ясно и совсем близко. Трауб увидел, что его глаза полны слез, что его тело сотрясается от рыданий и что он явно испытывает непереносимую боль.

— Он не имеет права жить, — кричал Уэлтмер. — Обратите на него свой гнев. Вспомните самую сильную злость, которую вы когда-либо испытывали по отношению к семье, друзьям, согражданам. Соберите ее, усильте, сконцентрируйте и направьте пучком на голову этого дьявола во плоти.

— Давайте, давайте, давайте! — пронзительно вопил Уэлтмер.

В этот миг Трауб уже забыл свои сомнения и был убежден в безмерной тяжести преступлений Кеттриджа, а Уэлтмер заклинал:

— Ол райт, уже получается. Теперь сосредоточьтесь на его правой руке. Вы ненавидите ее, слышите?! Сожгите плоть на его костях. Вы можете это! Давайте! Сожгите его заживо!

Трауб не мигая смотрел в бинокль на правую руку Кеттриджа, когда осужденный вскочил на ноги и завывая сорвал с себя куртку. Левой рукой он зажал правое запястье, и тогда Трауб увидел, что кожа на запястье темнеет. Сначала она стала красной, потом темно-пурпурной. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, и Кеттридж на своем стуле дергался и извивался, как дервиш.

— Так, — подбадривал Уэлтмер, — так, правильно. У вас получается. Сосредотачивайтесь! Так! Сожгите эту гнилую плоть. Будьте подобны карающим ангелам господним. Уничтожьте эту гадину! Так!

Кеттридж уже сорвал рубашку и видно было, как темнеет его кожа на всем теле. Он с криком вскочил со стула и спрыгнул с платформы, упав на колени в траву.

— О, чудесно, — кричал Уэлтмер. — Вы настигли его своей Силой. А теперь взялись по-настоящему! Пошли!

Кеттридж корчился, извивался и катался по траве, как угорь, живьем брошенный на раскаленную сковородку.

Трауб больше уже не мог глядеть. Он положил бинокль и пошатываясь побрел вверх по проходу.

Выйдя за пределы стадиона, он пешком прошел несколько кварталов, прежде чем опомнился и позвал такси.

Две колеи Объединенной Тихоокеанской змеились, прокладывая себе путь от Невадской магистрали к югу, и уползали в безбрежные, иссушенные солнцем пространства Мохавской пустыни. И когда раз в день сверкающий, обтекаемой формы курьерский поезд “Город Сент-Луис” с громом проносился по этим рельсам мимо торчащих иглами вулканических утесов, мимо далеких, похожих на зубья пилы, вознесенных в небо гор, мимо мертвого моря шлака и зарослей ломкого, пропитанного креозотом кустарника, его появление каждый раз казалось вторжением чего-то чуждого в этот мир и его время.

И однажды… только однажды… невозможное случилось. Стальная связь, смыкавшая поезд с землей, распалась. С грохотом низвергнулся он с порванной нитки колеи и врезался в покатый песчаный бок бархана, и гул взрыва заставил содрогнуться эту тихую пустыню. Вслед за локомотивом и вагоны рухнули с насыпи, громоздясь друг на друга, как кошмары во сне. “Город Сент-Луис” агонизирующим железным зверем с пятнадцатью раздробленными позвонками распростерся на подиуме пустыни…

Крытый грузовик с натугой карабкался по склону на границе пустыни и гор по направлению к нависшему скалистому карнизу. Мотор его стонал и задыхался в раскаленном воздухе. За грузовиком впритык следовал небольшой “седан”. Выбравшись на карниз, грузовик отвернул влево и пропустил вперед легковой автомобиль, который остановился через несколько футов. Водитель грузовика дал задний ход, покуда машина не пришлась кузовом ко входу в пещеру. Двое мужчин вышли из кабины грузовика и двое из “седана”. У заднего борта грузовика все четверо сошлись. Они напоминали группу тихих генералов, которые собрались, чтобы проанализировать ход едва отгремевшего решительного сражения, потные, смертельно усталые, но победившие.

Только что совершенное ими и в самом деле было победой. Они провели операцию, которая требовала точности хронометра, помноженной на скрупулезный расчет, логику к мощь массированного нашествия. И все сработало, превзойдя их самые смелые, самые оптимистические надежды. Ибо в кузове грузовика, аккуратно сложенные в тяжелые, недвижные штабеля, находилось два миллиона долларов в золотых слитках.

Высокий мужчина с тонкими чертами лица и спокойным, умным взглядом был похож на профессора из колледжа. Его звали Фаруэлл, и он был доктором физико-химических наук, специалистом по ядовитым газам.

— Чистая работа, джентльмены, — сказал он с тонкой улыбкой.

Следующего звали Эрбе. Он был почти одного роста с Фаруэллом, но хрупкие покатые плечи и бледное, ничем не примечательное лицо молодили его. Эрбе был экспертом в области механики и конструирования.

С ним рядом стоял Брукс. Широкоплечий и коренастый, с заметной лысиной, заразительной улыбкой и техасским акцентом, он знал о баллистике больше, чем почти любой другой из живущих на земле. Кто-то однажды заметил, что, мол, у Брукса мозги из пороха, ибо этот человек был буквально прирожденным гением во всем, что касалось взрывчатых веществ и оружия.