Амброз Бирс - Обнаженное солнце (сборник)

— Люди всегда питали слабость к уродам… — размышлял Гилрой по пути в театр, где Вуд выступал в тот день.

Такси остановилось у служебного входа. С зазывающих красно-желтых афиш скалилось приукрашенное изображение морды Вуда.

— Бог ты мой! — раскрыл рот таксист. — Будет о чем рассказать! Вез Говорящую собаку!

Специальный наряд полиции быстро разогнал толпу зевак и проложил проход к двери.

— Стыдно, должно быть, — сказал полисмен. — Такой шум подняли, и из-за кого? Из-за какого-то пса!

Вуд обнажил клыки и заворчал на него. Полицейский сразу попятился назад.

— Что, ты и теперь думаешь, что он тебя не понимает? — кто-то засмеялся в толпе.

“Семь тысяч в неделю, надо же! — размышлял про себя Гилрой, ожидая за кулисами своего выхода. — И за что? За чепуху, на которую способен любой болван из публики”. За прошедший год ни он, ни Вуд так и не привыкли к растущим цифрам в своих банковских книжках. Выступления, фото и статьи в журналах — и все по астрономическим ставкам… Но Буду никогда не набрать достаточно денег, чтобы выкупить человеческое тело, в котором он голодал.

— Эй, Вуд, — прошептал Гилрой, — наш выход.

На сцене их встретил оглушительный гром аплодисментов. Вуд работал безупречно. Опознавал предметы, названные конферансье, вытаскивая их из общей кучи.

Капельдинеры шли между рядами, собирая записки с вопросами зрителей, и передавали их Гилрою.

Вуд отвечал как автомат. Горечи он больше почти не испытывал, ее сменило тоскливое и безнадежное чувство поражения. Он смирился со своей собачьей жизнью. На его счету в банке числилась цифра с шестью знаками слева от десятичного — такой цифры он даже в самых необузданных мечтах никогда не представлял. Но ни один хирург на свете не сможет ни вернуть его тело, ни продлить срок жизни более десяти оставшихся ему лет…

И вдруг в глазах его померкло. Исчез Гилрой, исчез щит с буквами, исчезло море лиц, таращивших глаза.

Он лежал на койке в больничной палате. Реальность чистых простынь под ним и тяжесть одеяла, укрывавшего его, не вызывали никаких сомнений, как не вызывало сомнений и то, что его тело вытянулось в длину на кровати.

И независимо от всей ладони его палец поднялся, повинуясь его воле.

Дежуривший в палате врач посмотрел прямо в зажегшиеся мыслью глаза Вуда. Потом оба перевели взгляд на сгибающийся и разгибающийся палец.

— Вы возвращаетесь, — сказал врач.

— Я возвращаюсь, — тихо успел ответить Вуд, прежде чем палата исчезла.

Теперь он знал, что мозг и тело составляют единое целое. Мосс ошибся. Личность человека — это нечто большее, чем просто маленькая железа у основания мозга. Пересаженные ткани собаки поглощались телом человека и перестраивались по его подобию.

Что-то говорило Вуду, что эти возвращения в свой естественный облик будут продолжаться чаще и чаще, до тех пор, пока он снова и уже навсегда не обретет свое истинное “я”.

Человек, открывший дверь, не стал спрашивать, кто они и что им нужно. Он молча смотрел на капитана Грегори и офицеров, вошедших следом, и ждал. Испуг мелькнул лишь в его глазах, единственной части лица, способной выражать эмоции. Остальное было неподвижной блестящей маской, следствием пластической операции. Но глаза говорили, что он ожидал этот визит, ждал и боялся его долгие годы.

— Вы Джеймс Эндрю Колфилд, — тихо произнес Грегори, — бывший механик грузопассажирского судна “Подсолнечник”? Разрешите войти?

Человек кивнул, и они вошли в комнату.

Грегори сел напротив Колфилда, а его люди, Хартман и Нолан, остались стоять, не спуская глаз с бывшего механика. Они принесли с собой память об искаженных страданием лицам, о хрупких, как стекло, замерзших телах, разбитых искалеченных кораблях — преступной халатности некоторых космонавтов. Лейтенанты Хартман и Нолан держали себя в руках, не давая воли владевшей ими ненависти, ненависти, которую они испытывали к Колфилду и ему подобным. Но и скрывать своей ненависти они не собирались.

— У вас есть выбор, — сказал Грегори. — Вы либо отправляетесь в тюрьму, либо следуете за нами.

После короткой паузы он добавил:

— Разумеется, вы можете обвинить во всем вашего покойного капитана, хотя не уверен, что вам удастся это сделать через столько лет. Предупреждаю, вам грозит суровый приговор. Поэтому советую добровольно помочь следствию и вернуться на место преступления.

— Я лечу с вами, — сказал Колфилд. — Правда, место преступления несколько отдалилось… — не без тени усмешки добавил он.

Хартман угрожающе откашлялся, но Грегори решил, что время взяться за этого человека всерьез еще не наступило. И не обращая внимания на тон Колфилда, он ответил:

— Мне приходилось слышать, что наше Солнце совершает обороты вокруг центра Галактики, а Галактика в целом тоже движется. Так что я догадываюсь, что точка, в которой находился “Подсолнечник” одиннадцать лет назад, сейчас очень далеко. Но для наших целей мы можем рассматривать Солнце со всеми планетами, лунами, метеоритами и различным мусором, добавленным нами, как единую гравитационную систему. Вам разрешено взять с собой семьдесят фунтов багажа. Решайте, что вы будете брать.

Грегори подумал, что Колфилд больше похож на штурмана, чем на механика. И пожалел, что его пленник в свое время находился не на капитанском мостике, а у реактора. Но он был единственным оставшимся в живых членом экипажа “Подсолнечника”, и Грегори вынужден был довольствоваться тем, что есть.

Наблюдая, как Колфилд собирается — он взял с собой в основном технические книги, портрет покойной жены и кое-какие мелочи, — Грегори немало узнал об этом человеке. Многое сказала ему и квартира Колфилда, сказала куда больше, чем заметили полицейские, которым удалось выследить механика. Все это могло пригодиться позже, когда придется покрепче нажать на Колфилда.

— Этот легко согласился, — заметил Нолан, пока Колфилд и Хартман улаживали дела с управляющим домом. — Обычно они сопротивляются. И многие предпочитают тюрьму.

— Может, он любит космос, — сказал Грегори, — и тоскует без него. Ты же знаешь бывших космонавтов. Может, он согласен на любые условия, только побывать там снова.

— Если бы он обожал космос, — проворчал Нолан, — он бы не сделал так, чтобы закрыть его для себя навсегда.

Простого ответа здесь не было…

По дороге к космопорту Грегори молчал. Он думал о квартире, которую они только что покинули. Книжные полки свидетельствовали о том, что Колфилд старался не отставать от жизни, что он страстно интересуется всем относящимся к космическим полетам, не ограничиваясь своей специальностью. Обстановка квартиры при всей ее скромности не лишена была женского вкуса. Но пыли по углам такая женщина не допустила бы. Грегори узнал от полицейских, что жена Колфилда умерла два года назад, однако Грегори был убежден, что ни одна вещь в квартире с тех пор не поменяла своего места, а хозяин старался поддерживать прежний порядок.