Анатолий Гончар - Тени Марса

Легионеры, брошенные на Марс к концу третьего дня с момента начала конфликта, недоумевали, как сумел один недоукомплектованный тяжелым вооружением легион почти три дня сдерживать бешеные атаки дьявольской военной техники, не давая ей прорваться и уничтожить колонию ново-марсианских переселенцев. Про самого Ивана Михайловича и его легион-бригаду уже ходили легенды, но никто не знал, что от тысячи человек личного состава легиона в живых осталось двадцать пять бойцов, а сам легион-генерал с тяжёлыми ранениями в этот самый момент воевал со смертью, и никто не мог предсказать исход этой битвы.

Придя в сознание, и кое-как оклемавшись, генерал Ильченко первым делом потребовал возвращения себе оружия и обмундирования. Ему ответили отказом. Тогда, разбушевавшись, он пригрозил вызвать сюда разведроту. Ему не поверили, но спорить дальше с боевым генералом не стали, дали подписать бумагу, свидетельствующую об отказе в медицинском обслуживании, и отпустили на все четыре стороны. Скорбную весть о смерти жены он узнал накануне, узнал по телевидению, но время слез уже кончилось, и теперь, как бы не было больно, надо было жить дальше. А потому, выйдя из госпиталя, генерал сразу же поспешил не на могилу горячо любимой жены, которую уже всё равно было не вернуть, а в экстренно созданный интернат для детей, где временно находилась его дочь Нина. Последние сутки для Ивана были кошмаром. Он, чтобы не возвращаться к свалившемуся на него горю, пытался отвлечься, забыться, читая книгу и размышляя на далекие от реалий темы, но тщетно… В соседней больничной палате грохотал телевизор, по которому проклятые репортёры, падкие до сенсаций, то и дело крутили ролики, восхвалявшие столь героическую супружескую пару, и во множестве смакующие героическую гибель Нины. Многочисленные интервью, взятые у свидетелей подвига генеральской супруги, были полны ужасов, которые им, свидетелям, пришлось стерпеть, помогая Зинаиде Фёдоровне Ильченко выводить детей из рушившегося здания школы. Больше всех ораторствовал бывший директор. По его словам, мужественная женщина умерла буквально у него на руках. В качестве доказательства он показывал репортёрам малолитражку, якобы по поручению супруги генерала выведенную им из-под обстрела.

— Шкура! — невольно вслушиваясь в доносившиеся из-за стены звуки, подумал генерал, и каким- то внутренним чутьём представив, как всё обстояло на самом деле, заскрежетал зубами. Неумеренная жажда собственноручно придушить гада, временно притупила боль потери и, казалось, придала сил. Ему хотелось действовать, бежать, идти, ползти, чтобы найти и наказать подонков и негодяев.

"Но кто ты, чтобы столь строго взимать за чужие ошибки и слабости, пусть даже они невольно и обернулись чьей-то гибелью?! — внезапно мелькнувшая в голове мысль заставила взять себя в руки и успокоиться. — Что есть большая добродетель — наказать злых или спасти невинных? И кто, кроме бога (если он существует), может определить меру воздаяния? Если мы не можем соизмерить собственные поступки, то как мы можем выбрать мерило чужих? Бог… я хочу, чтобы он был, чтобы он существовал в заоблачных далях! Без него, всё видящего и всемогущего, моё существование теряет смысл. Если его нет, то как я смогу встретить её снова, когда уже не осталось никакой надежды?! "

Предоставленный генералу глиссер, несмотря на неказистый вид и упрощённую систему управления, оказался быстр и маневрен, а установленная на нём звукоизоляция, поглощавшая практически все звуки, была великолепна. Первые мгновения Иван летел, просто наслаждаясь движением и окружающей тишиной. Затем, по мере набора высоты, он стал возвращаться к цели своего полета, и его внимание вновь возвратилось к расстилающемуся внизу Ново-Марсианску. В городе царил хаос. В поисках нужной улицы пропетляв немного по его кварталам, генерал, наконец, смог разглядеть внизу приземистое здание интерната и, снизившись, посадил глиссер на небольшую площадку прямо перед его парадной дверью. На протесты выскочившего из дверей охранника генерал лишь небрежно взмахнул своим удостоверением и, оставив растерянного "дядечку" стоять у порога, шагнул вовнутрь. Дверь за ним негромко скрипнула и закрылась. В просторном светлом помещении, разделённом на отдельные квадраты по принципу игровых комнат, мельтешила ребятня. Большинство лиц выглядели озабоченными, некоторые были откровенно заплаканными, в покрасневших глазах отражалось свалившееся на них поистине не детское страдание и горе. Кто-то из детей ещё пока надеялся встретить родителей, а кто-то уже давно их оплакивал. Даже самые интересные книги, фильмы и компьютерные игры не могли отвлечь их от свалившейся на них беды. Глядя в их глаза, генералу хотелось плакать и рвать на себе волосы от бессилия. Он не чувствовал за собой вины, но воспринимал их боль как собственную, и терзался от того, что не в силах был сделать большего. Он шёл по коридору всё дальше и дальше, и в эти мгновения пути ему хотелось умереть там, на поле боя, только бы не встречаться взглядом с этими заплаканными детскими глазами… Он едва сдерживался, чтобы не упасть на колени и не разрыдаться. Но вот прямо перед ним оказалась комната с цифрами 148 — отдельная "келья" его дочери. Он остановился, несколько раз глубоко вздохнул, приводя себя в порядок и, кое-как успокоившись, постучался.

— Войдите, не заперто, — донёсся до его слуха внезапно повзрослевший голос дочери. Он еще раз вздохнул и, отворив дверь, шагнул в комнату в ощущении, что прыгает с борта десантного глиссера в распахнувшуюся за бортом бездну.

Едва увидев отца, девочка бросилась в его распростёртые объятья. Но на полпути она вдруг остановилась, на её лице отразилась бесконечная мука, но, упрямо закусив губу, она сделала шаг вперед, затем ещё один и ещё… Она хотела, чтобы её походка выглядела уверенно-бодрой, но к генералу она подошла, уже едва переставляя ноги. Когда остановилась, её тело — плечи, руки, ноги, мелко подрагивали, а бледные губы кривились, словно сделанные из гнутой проволоки.

— Папа, где ты был? Почему ты не спас маму? — по щекам Нины бежали слёзы. — Где были вы, сильные, мужественные защитники, когда мама выводила нас из школы? Молчишь? — Она прислонилась к отцу и ударила его кулаком в грудь. От казалось бы лёгкого, детского удара, боль пронзила его израненное тело. Генерал вскрикнул и побледнел, едва ли не теряя сознание. Девочка, невольно вздрогнув от отцовского крика, подняла глаза, и её взгляд остановился на его совершенно белых волосах. Она уткнулась лицом в генеральский китель и, обняв, разрыдалась.

— Прости, папа, прости меня…

Кто прав? Тот, кто может дышать, чувствовать, или тот, кто выполняет заложенную в него программу? Где есть истина? Казалось бы, риторический вопрос, но для каждой стороны победить — означало сделать то, что должно, а значит совершить добро…