Чарльз Плэтт - Человек из кремния

Юми лихорадочно размышляла. Как же быть?

— Наверное, я позвоню еще раз, но попозже, — сказала она. — Передайте, что звонила Юми; только, пожалуйста, пусть он мне сам не звонит. Это очень важно.

— Хорошо.

— Я могу узнать, как вас зовут.

— Шерон.

— Хорошо; спасибо, Шерон. Я перезвоню ближе к вечеру.

Shutdown [Закрытие]

Как ни страшно было звонить, гораздо страшнее было возвращаться теперь домой. Никакой реальной причины для страхов не было они возникли в ее сознании просто так, из ниоткуда, и по мере приближения к куполу все сильнее сжимали свои объятья.

Войдя в купол, она увидела отца, поспешно набивающего бумагами чемодан. Лучи утреннего солнца наискось прорезали жилую половину, и золотистые пылинки клубились в их свете, разлетаясь в стороны от бумаг, которые сортировал отец, отбирая лишь некоторые, а прочие отбрасывал. Она смотрела на него и размышляла, что же он такое затеял и отчего в куполе так тихо. Затем поняла — почти все компьютеры были отключены.

Он почувствовал ее присутствие и поднял на нее пронзительный, подозрительный взгляд.

— Юми! Где ты была?

Они тут же почувствовала свою вину, точно отец способен был читать ее мысли, либо каким-то образом подслушал звонок. Он был настолько всеведущ, — порой казалось, что для него нет ничего невозможного.

— Я спускалась в магазин, — ответила она, удерживая на лице маску скромности и тщательно скрывая свои чувства.

— Зачем? — Он, не отрываясь, смотрел на нее.

Юми почувствовал себя непроходимой дурой — даже не догадалась что-нибудь купить… Так вот и стой теперь перед ним с пустыми руками…

— Просто захотелось прогуляться.

— Что ж, рад, что ты, наконец, вернулась. Мы уезжаем. Он бросил в чемодан поверх бумаг что-то из одежды. — Тут кое-что произошло. Я связался с моими друзьями из "Крайоник Лайф". Мне нужно лечь в больницу в Лос-Анджелесе не завтра, а еще сегодня. Если мы выедем через 15 минут, я как раз успею по пути забросить тебя в аэропорт. Я взял тебе место на рейс, отлетающий к Гавайям сегодня, в семь вечера.

Она безучастно взирала на него. Так всегда: сколько бы ни старалась она предсказать заранее его настроения и требования, он всякий раз выкидывал такое, отчего она терялась и цепенела.

— Что случилось? — спросила она. — Это из-за твоего рака?

— Рака? — Он, казалось, был сбит с толку; затем в нетерпении покачал головой. — Нет, дело совершенно в другом.

— Что-то случилось в той лаборатории? — Хотя сейчас воскресенье, люди внизу часто работают сверхурочно.

Он махнул рукой.

— Нет времени все это обсуждать. Извини. — Он отвернулся к той компьютерной системе, что все еще работала, и принялся отключать ее, бросив через плечо:

— Пожалуйста, собирайся не медля.

Она спустилась в одно из кресел, заваленных бумагами. Теперь понятно, почему она постоянно чувствует себя ребенком рядом с отцом — он всегда обращался с ней, как с ребенком.

— А что, если я не готова к отъезду?

Он медленно обернулся, прокручивая ее слова в голове, пытаясь уловить их смысл.

— Это дом — мой, — раздельно, слово по слову, сказал он, взирая на нее, как на безнадежную дуру. — А ты, Юми, моя гостья. Вчера ты подписала документ, в котором отказалась от всех прав на собственность. И не имеешь никаких оснований оставаться здесь после моего отъезда.

Она тихо, с отвращением, фыркнула.

— Конечно, конечно, ты прав. Я действительно, как ты сказал, не имею никаких оснований. Твое жилье, твоя жизнь, тебе и решать, а чего бы ни хотела я — все вздор. — она поднялась и направилась в свою комнату. — Так что ты не беспокойся, я буду готова вовремя. Я не смогу вынести, если заставлю тебя ждать отец.

Ехали молча. Молчание это просто выгрызало все изнутри. От него судорожно подводило живот, болела голова и хотелось совершить что-нибудь очень решительное — пнуть отца, заорать, распахнуть дверцу и выпрыгнуть из машины на ходу… Но Юми подавляла эти желания и сидела, уставив невидящий взгляд в окно, стараясь не думать ни о чем.

Что же касается Готтбаума — если молчание ему и досаждало, он этого не показывал. Он умело вел машину на большой скорости, следуя, видимо, им самим составленному расписанию. К середине дня они достигли LAX.

Остановившись в разгрузочной зоне, отец поставил машину на тормоз и посмотрел на Юми. Ей показалось, что в его глазах на секунду появилось нечто этакое; какое-то неосознанное чувство — возможно, даже минутное сожаление.

— Прошу прощения за то, что приезд не доставил тебе большего удовольствия, — сказал он.

Она еще секунду вглядывалась в его лицо, точно для того, чтобы убедиться, вправду ли он что-нибудь чувствовал. Но под давлением ее внимания он вновь стал самим собой. Суровые морщины на его лице стали глубже, и он отвел взгляд, покосившись на часы в приборной панели.

Так и есть. Он покончил с ней и теперь хочет только поскорее уйти.

— Наверное, я никогда больше не увижу тебя, — сказала она с трудом. — Хотя все еще не верится, что ты собираешься… сделать то, о чем говорил.

Отец пожал плечами.

— В конце текущей недели увидишь в новостях мой некролог.

Юми теребила ткань своего платья.

— Ты проводишь меня до терминала? — Она наперед знала, что отец откажется, но пусть сам прямо скажет об этом…

— Извини, — сказал он, — я не могу.

Она взяла с заднего сиденья свою сумку, бросила ее на колени и обхватила руками. Тут ей подумалось: а что, если она вдруг заорет:

— А ну вылазь, ублюдок, из своей е…й машины, обними и поцелуй меня на прощанье, как все нормальные люди!

Она отворила дверцу.

— До свидания отец.

— До свидания, Юми. — Рука его потянулась к рычагу передач.

Она выбралась из машины, и звучно хлопнула дверцей. Машина тронулась с места, отворачивая от обочины. Неужели он действительно вот так просто уедет?

Его машина пристроилась к потоку экипажей и уже через 10 секунд скрылась из виду.

Злая, как черт, широкими размашистыми шагами, с бледным лицом и до скрипа стиснутыми зубами они прошла к аэровокзалу и остановилась у первого попавшегося таксофона. Злобными, резкими тычками набрала номер. На этот раз без всяких опасений.

— Шерон Уилсон? — спросила она, услышав в трубке женский голос.

Последовала некоторая заминка.

— Нет. Это — Шерон Бейли.

Только спокойствие. Юми прижалась лбом к холодной металлической стенке телефонной будке.

— Но вы — жена Джима, я узнаю ваш голос. Я уже звонила вам.

Снова пауза.

— А кто говорит?

— Это Юми. — И тут она поняла, в чем дело. — Ваш муж назвался фамилией Уилсон — наверное, потому, что считал необходимым скрыть, кто он на самом деле. Он работает в отделе безопасности, ведь так? Но, пожалуйста, скажите ему, что я звоню. Я уверена, он захочет поговорить со мной.