Но, с другой стороны, дыма без огня, как говорится... Артемида с самого утра заявила, что ей надоело сидеть дома, и что она хочет пройтись по магазинам. Гермиона занялась домашними делами, а я решил навестить наших. Гермиона вдогонку крикнула, чтобы я не забыл зайти насчет пенсии. На пятачке собрались почти все, не было только одноногого Полифема и молодого Эака. Собственно, Эак не появлялся уже около месяца, так что его отсутствие я всегда фиксировал как бы автоматически. Миртил о чем-то спорил с Паралом, Силен задумчиво курил трубку, остальные лениво обсуждали какие-то новости. Я спросил, не видел ли кто Полифема. Заика Калаид начал дергаться и брызгать слюной, пытаясь ответить на мой вопрос. И тут появился Минотавр. Бывший золотарь двигался по площади сложными зигзагами, а это могло означать только, что он мертвецки пьян. Заметив Минотавра, и Миртил, и Парал прекратили спор на полуслове, а Силен отвлекся от своих мыслей. "Смотри-ка! - потрясенно сказал он. - Опять!" "Во дает... - прошептал Миртил. - С чего это он так?" - "Два года был трезвым, - ответил Парал. - Что ж ты хочешь..." Минотавр, между тем, продолжал лавировать по площади, давая все больший и больший крен вправо, пока, наконец, не упал прямо в дверь заведения мадам Персефоны. Оттуда немедленно донесся женский визг, крики, и Минотавр вылетел на улицу подобно артиллерийскому снаряду, но удержался на ногах и вновь пошел дальше. Проходя мимо нас он вдруг громко пропел: "Ниоба-Ниобея легла под скарабея..." - после чего, наконец, ноги его подкосились и он упал, предварительно взмахнув рукой подобно трагической актрисе. Мы переглянулись. "Надо бы его поднять, - неуверенно сказал Миртил. - Мало ли. Вдруг человеку плохо." Минотавр лежал неподвижно. На лице его застыла блаженная улыбка. "Вряд ли, - заметил желчный Парал. - Ему-то сейчас как раз хорошо. Ему раньше было плохо." Они затеяли спор о том, может ли человек пьющий много бросить пить в принципе. Для меня этот спор носил академический характер, но наших спорщиков предмет его брал за живое, особенно Морфея, чей зять был хроническим алкоголиком. Поскольку Парал, как, к слову сказать, Полифем, отнюдь не был заинтересован в выяснении истины, а Миртил был попросту не способен воспринять чьи бы-то ни было аргументы, спор быстро превратился в два монолога. Парал попытался было привлечь на свою сторону Калаида - человека знающего, ветеринара. Калаид зашипел, задергался сильнее прежнего, а потом сказал: "Он н-на заседании П-патриотического комитета, А-ап-поллон..." "Опять он отстает, - с досадой проворчал Миртил. - Честное слово, хоть не обращайся к тебе. А еще ветеринар..." Он махнул рукой и предложил тоже выпить. Мы отправились в трактир к Япету - действительно, не стоять же на улице, тем более, что остальные наши наверняка туда подтянутся. Япет по обыкновению выглядел мрачно, стоял над стойкой, подперев могучей ручищей щеку и, по-моему, ничуть не обрадовался нашему появлению. Начали выяснять, кто что будет пить. Я заказал синюховки. Япет покачал головой. "Феб, - проворчал он, - видно, что тебя давно не было. Синюховки у меня в заведении уже неделю нет." Оказалось, что фермеры из окрестных деревень, регулярно поставлявшие Япету популярный дешевый напиток, уже неделю как не появлялись. Словно сквозь землю провалились. "Может, эпидемия?" - предположил Миртил. - "Скажешь тоже, - фыркнул Япет, - откуда там эпидемия? Фермеры вообще не болеют, у них организмы особые. Верно, Калаид?" Заика снова задергался, но ответить не успел. На площади появился полицейский автомобиль. Пандарей с помощником погрузили Минотавра внутрь, после чего автомобиль уехал, а Пандарей зашел в трактир и подошел к нам. "Привет, старички, - сказал он. - Слыхали? Марафины, говорят, опять сожгли". Голос у него при этом был оживленно-радостным. Хотя радость эта была связана, скорее, с возвратом Минотавра в прежнее состояние. Пандарей, после того как золотарь вдруг стал трезвенником, впал в уныние, продолжавшееся около двух месяцев. Теперь он выглядел именинником. "Кто говорит? - воинственно спросил Парал. "Кто сжег?" - одновременно с ним спросил Миртил. "Да глупости все это, - сказал Япет. Он поставил перед нами по рюмке старой водки. - Ничего не сгорело." Последним, наконец, появился одноногий Полифем. Мы его тут же оштафовали за опоздание, но он даже не спорил - настолько его переполняли новости. "Слыхали? - возбужденно закричал он. - Пункты приема желудочного сока второй день закрыты! Дожились. Эти сволочи теперь что хотят, то с нами и делает..." Ну вот. Я как раз сегодня собирался с Гермионой пойти в ближайший и поправить немного домашний бюджет. Нет, по-моему, невезение написано у человека на роду. Нечего даже и пытаться спорить с судьбой. Это еще со времен войны так у меня повелось. Кто куда, а меня обязательно занесет либо в штрафную, либо в плен. Всегда одно и то же... "Не может быть, - сказал Парал. - Ты, Полифем, что-то не так понял." - "А я говорю: закрыты! - настаивал Полифем. - Не веришь - пойди и посмотри. Да вот, даже подходить не надо, вот, напротив!" Мы одновременно посмотрели на особняк, некогда принадлежавший господину Лаомедонту. Два года назад, после ареста хозяина, в нем открыли стационарный пункт приема желудочного сока. Действительно, никто не входил и не выходил из дверей, а сбоку наклеено было какое-то объявление. Видимо, оно и извещало о закрытии. "Да-а... - сказал Морфей, до сих пор молчавший. - То-то, я смотрю, Минотавр напился. Конечно. Пришел на работу - а тут, понимаешь..." Полифем оживился. "Ей-Богу? - спросил он. - Минотавр за старое взялся?" - "Вот, у Пана спроси, он его только что в участок отправил. Верно, Пан?" Пандарей гордо кивнул. Мы снова посмотрели на пустующее здание. "Да, вспомнил я, - а что это ты, Силен, вчера рассказывал о запасах хлеба?" Силен сказал, что вчера он заходил в мэрию, насчет разрешения на строительство дачи за городом. И как раз, пока он ждал, вышел секретарь мэра, молодой господин Никострат, и сказал: "Что же, господа, положение не из лучших, боюсь, придется всем подтянуть пояса." - "И все? - с облегчением спросил я. - "Все. А что, мало?" Нет, ну в самом деле! Нельзя так безответственно относиться к сказанному! Слов нет, очевидно, что фраза господина Никострата относится к экономическому положению в городе, а оно, в свою очередь, безусловно сказывается и на нашем состоянии. Но так же очевидно и то, что фразу молодого секретаря следует рассматривать как образное выражение и ни о каком голоде речи нет и в помине! Так я и попытался растолковать Силену. Меня неожиданно поддержал Япет. "Это ты верно сказал, Феб, - заметил он, - это конечно. Они все говорят переносно. А переносить нам приходится". Силен собрался было возражать, но тут на площадь медленно и бесшумно выехал длинный черный лимузин. Силен захлопнул рот и вытаращил глаза. Собственно, у всех у нас физиономии были изумленными. Даже у Пандарея. Автомобиль остановился у закрытого стационара и из него вышел не кто иной, как господин Лаомедонт собственной персоной, в дорогом костюме серо-стального цвета. Он подошел к крыльцу, постоял, задумчиво разглядывая вывеску, потом повернулся к сопровождавшему его молодому человеку в узком пальто (мы тут же узнали в нем исчезнувшего несколько месяцев назад Эака) и что-то ему сказал. Эак кивнул. После этого они оба сели в лимузин и уехали. "Вот тебе и раз, - сказал Миртил и тут же завел свою волынку: - Ох, старички, не нравится мне это. Кто как, а я уезжаю. Дай пять, Феб, не поминай лихом. Мы с тобой хорошо прожили все эти годы, соседом ты был душевным, слова худого не скажу, грех жаловаться, так что..." Впервые в жизни я не нашелся, что ответить соседу. Мало того, мне вдруг захотелось тоже погрузиться на какую-нибудь телегу. С вещами и Гермионой. На душе стало совсем скверно. Разговоры о хлебе и табаке, закрытие пунктов приема желудочного сока. Напившийся до бесчувствия трезвенник Минотавр. Опять же, пенсию уже две недели как не выплачивают. Вот тебе и порядок вкупе со стабильностью... "Опять казначей выпутался, сволочь, - сказал желчный Парал. - В позапрошлый раз, когда его собирались судить, сгорел городской театр. В прошлый - марсиане прилетели. А теперь вот Лаомедонта выпустили, да еще и Минотавр запил". Мы некоторое время вяло обсуждали набивший оскомину вопрос о городском казначее, три года назад растратившем деньги, отпущенные на строительство городского стадиона, но до сих пор разгуливавшем на свободе, потому что следствие никак не могло прийти к концу - все время, действительно, что-то мешало. Тут Калаид зашипел, задергался так, что все невольно посмотрели на него. "А-алкоголика вылечить пра-актически нев-в-возмож-ж..." - сказал он. Вмешался Пандарей. "Вот что, старички, - сказал он. - Только между нами, ясно? Чтобы никому ни слова. Никто его не выпускал. Понимаете?" - "Как это не выпускал, - возразил Полифем, - ты, Пан, ослеп, что ли, вот же он только что приезжал..." - "Это не он, - настаивал Пандарей. - Не господин Лаомедонт. Это они там, в столице, двойника нашли. Загримировали подходящего, чтобы он, значит, вроде как сам Лаомедонт и появился. Поняли? На живца ловить будут, вот как это называется. Придет он сегодня ночью туда, тут они его р-раз!.." - "Да-а, - протянул Полифем. - Не успел Минотавр появиться, а уже заездил тебя, Пан, можно сказать, до ручки довел. До живца, то есть". Тут все стали хлопать Пандарея по плечу и говорить: "Да, Пан, насчет живца-Лаомедонта это ты, старина, дал..." "Зачем же они его загримировали, - ехидно спросил Парал, - если сами же сегодня ночью хотят накрыть? Ну, ты даешь, старина..." Пан немного послушал, потом раздулся как глубоководная рыба, застегнул мундир на все пуговицы и заорал: "Поговорили - все! Р-разойдись! Именем закона". И правда, делать здесь больше нечего было. Мне во всяком случае. Я направился в аптеку - нужно было купить сердечные капли себе и что-нибудь от мигрени Гермионе. Потом зашел на почту. Конечно, никаких распоряжений насчет пенсии и никаких объяснений по поводу задержки там не получали. Посоветовали зайти в городской совет. А еще лучше - просто немного подождать. В конце концов, задержка на две недели не может считаться чем-то совсем уж из ряда вон. Я решил, что - да, действительно, немного подождать вполне можно, попрощался с почтмейстершей. Вернулся домой, сел почитать газету. Вот ведь как получается: в тот момент, когда хоть что-то можно было бы узнать от Харона, мой дорогой зять исчезает спокойненько и даже не дает труда позвонить домой, успокоить. А газета его, оставшись на попечение заместителя редактора господина Корибанта, как и положено, мгновенно превращается в большое двадцатичетырехстраничное вместилище безвкусной и неправдоподобной жвачки. Я перелистал газету и не нашел ни единого упоминания о возможном голоде. Или о пенсиях. Не говоря уже о таком важном событии, как например закрытие пунктов приема желудочного сока. В качестве передовой статьи фигурировало полуподвальное творение некоего доктора Марсия (так мне и не удалось выяснить у Харона, кто скрывается за этим двусмысленным псевдонимом) о некоторых новейших исследованиях желудочного сока, проводившихся в последние месяцы. В частности, оказывается, что все человечество, в соответствии с составом данной жидкости, можно достаточно четко разделить на пять категорий, причем процентное содержание химических элементов передаются внутри каждой из этих категорий по наследству с большим постоянством, чем даже расовые признаки. Очень интересно. Написали бы лучше, что случилось с пенсиями. Городское статистческое управление сообщало о стабильном росте благосостояния за минувшее лето - на 0,1% выше по сравнению с аналогичными периодами прошлого года. Начальник управления господин Эвтибиад высказал предположение, что это связано с притоком туристов. Туристов этим летом можно было, по-моему, увидеть только в снах господина Эвтибиада. Словом, повторяю, газета не содержала ровным счетом никакой полезной информации. За обедом я рассказал Гермионе и Артемиде о закрытии стационара. "Это, конечно, временно, - сказал я. - Не думаю, что они долго будут держать его закрытым. В конце концов, им же нужен желудочный сок." - "А пенсии? - спросила Гермиона. - Что с пенсиями?" Артемида молчала, уткнувшись в тарелку. Вообще, выглядела она уставшей, видимо ночной шум и ей не дал выспаться как следует. Я рассказал о пенсиях. "И как же мы будем жить? - осведомилась она. - Кто-нибудь в этом доме скажет мне, на какие деньги я буду вести хозяйство?" Больше всего на свете я не люблю разговоры о деньгах. То есть не вообще о деньгах, а об их недостатке. Тем более за столом. Мне буквально кусок в горло не лез. К тому же она преувеличивала: даже если предположить, что пенсию задержат еще на полмесяца, проблем с хозяйством не будет. В конце концов, и я кое-что откладывал на черный день (десятку-двадцатку в месяц), и сама Гермиона была женщиной бережливой и экономной. Но спорить с ней в подобных случаях просто бессмысленно. А она останавливаться не собиралась. Досталось всем: и мне "бессовестному алкоголику, всякую копейку норовящему отнести в кабак" (она-таки учуяла запах водки), и Артемиде - "только о тряпках думающей" и даже отсутствовавшему Харону - за то, что уехал и не оставил денег перед отъездом. Тут я попробовал вступиться, сказать, что Харон ездит за счет редакции. Гермиона демонстративно встала из-за стола, хлопнула дверью. Следом ушла Артемида. И остался я за обеденным столом в полном одиночестве.
Читать дальше
