Владимир Колин - В кругу, все ближе

ВЛАДИМИР КОЛИН

В КРУГУ, ВСЕ БЛИЖЕ...

Перевод с румынского ЕЛЕНЫ ЛОГИНОВСКОЙ

Да, мертвые дома стояли на своих местах. Когда немногочисленные проломы в стенах выдвигали наружу превращенные в лохмотья концы балок, какая-нибудь кровать неподвижно повисала в воздухе-странная бабочка в гигантской коллекции насекомых, какой-нибудь ковер взлетал вверх, сморщенный, как палатка из жести.. .

Какая-то статуя, сорвавшись с треснувшего фронтона, упала на ноги и, наполовину зарывшись в золу, смоляная женщина в тщетной мольбе протягивала руки к скореженным вывескам и металлическим каркасам, вздымавшимся из серой массы. Если можно было не обращать внимания на распыленные стекла окон, в которых ослепительно орало солнце и проходили все новые лики, то фасады чаще всего казались нетронутыми, хотя неизменно поражали своей траурной чернотой - словно были покрыты дешевой и очень старой краской, потрескавшейся и опадающей. Но, черные и в самой глубине, трещины не оставляли никаких иллюзий.

Как огромные лапы индеек, воздетые к солнцу, лишенные листьев обуглившиеся деревья поддерживали неправдоподобное небо, невероятной, отчаянной голубизны, в ненужной теперь тишине, в которой больше не было ни цветов, ни кактусов. Цветы и кактусы давно превратились в золу и пепел, как и мысли - бесплодные покровы, страшный саван над трупом без трупов.

Легчайшее дуновение ветра вздымало прах верхнего слоя. Мгновенно превращаясь в крутящийся столп, вырастающий до высоты того, кто дышал там, где подавлялись все вздохи, мертвый вихрь мчался вперед с бешеной скоростью. Но вскоре, остановившись перед несуществующим препятствием, вертикальный волчок ударялся в панику и, потолкавшись на месте, с минуту колебался, бессмысленно тычась то вправо, то влево, словно переступая с ноги на ногу и готовясь к последнему отчаянному приступу. Но, раздумав так же неожиданно, как и возникнув, он мчался назад, так же бессмысленно вращаясь вокруг самого себя, словно стараясь передать какую-то весть, которую можно было выразить лишь этой полной непоследовательностью движении.

"Как мысль ребенка", -говорил он себе, и его взгляд обескураженно скользил вдоль вымершей улицы. Вихрь вкручивался в слой золы. Все вновь замирало под голубым небом, и он шел дальше, между рядами так хорошо знакомых ему опаленных стен, с которых свисали черные оконные рамы и вздувшиеся, как трупы утопленников, двери. Казалось, дерево было источено изнутри каким-то зловредным микробом. Но черная смерть пришла извне. Дерево было невиновато, из него можно было сделать, что угодно.

Здесь была площадь. Царивший на ней хаос, всадник об окаменевший галоп которого ударялись волны стольких веков ... "Дело привычки", - подумал он.

Он делал это столько раз за недели практики, и вся разница была лишь в том, что теперь он окончил учебу и получил свое первое задание. Но почему он испытывал беспокойство? Словно пытаясь найти ответ, он пристально рассматривал, одно за другим, монументальные здания, окружавшие площадь.

Возвышаясь над ней с величественных фронтонов, в благородной процессии аллегорий, каменные мужчины и женщины упрямо хранили свои иллюзии - иллюзии людей, создавших эти аллегории в эпоху, еще хранившую иллюзии. Эпоха и иллюзии погибли, но камень был упрям и постоянен. В конце концов, может быть, он был и прав.

Он поднялся по широкой лестнице, обойдя поверженную тень человека, ковром растянутую на ступенях. Распахнутые двери криво висели на своих петлях, пыль и зола проникли в щели между массивными стенами, засыпали подножия мраморных колонн. Равномерными движениями, со странным, самому ему непонятным удивлением, он снял ранец, положил его на мертвый слой и приготовился, как обычно, воссоздать "ночь накануне", последнюю ночь. Он слышал свое прерывистое дыхание. Вот он наладил контакты.

Знакомый сигнал процедил предупреждающие звуки. Он передвинул иглу и почувствовал, что погрузился в бездну, которая - он сразу это понял - была теперь иной.

Но не из-за отсутствия света. Хотя он этого ждал, он вздрогнул, услышав звуки жизни, и невольно кинулся к окну, неосмотрительно пройдя мимо спящего швейцара, который тоже появился вдруг вместе со своей будкой.

Площадь была залита светом сияющих шаров, замерший всадник казался золотым. Яркие огни вспыхивали и гасли на фасадах домов. Разноцветные машины проносились мимо, издавая короткие гудки, но что взволновало его не на шутку - это толпа людей на площади. Они шли, разговаривая, смеясь и жестикулируя ничем не выдавая, что они подозревают, что ждет их завтра, и позволяя ему жить ряд ом с ними-бессмысленная растрата давно прошедшего времени, не существовавшего для него. Это было украденное, воскрешенное время, чужое время чужого мира, и все вдруг показалось ему спектаклем, подобным тем, которые он столько раз видел в университете, все было непоправимым и больше не должно было быть.

В последний раз это была Архаура, заливаемая водой, задыхавшаяся под ее натиском, и искусственно возвращенный к жизни мир небольшой планеты вступил в отчаянную битву с этой водой. Вместе со своими коллегами по Институту вмешательства, он следил за тщетными усилиями этих обреченных людей, до последней минуты цеплявшихся за надежду, что лихорадочно возводимые ими плотины удержат натиск вод.

Они видели отчаянные усилия обреченного человечества, и, хотя им было невероятно трудно не броситься на помощь людям, на их глазах погружавшихся в грохочущие воды, хотя профессор вынужден был напомнить им закон, запрещавший столь существенные изменения прошлого-источник временных осложнений с неподдающимися учету последствиям, - они понимали, что все это вписывалось в так хорошо знакомый им трагический порядок. Но сейчас оживление этой мирной ночи показалось ему поистине ужасным.

- Стел! -шепнул кто-то ему на ухо. -Стел!

-Да.

- Что-нибудь случилось?

- Ничего, - сказал Стел и, взглянув на часы, увидел, что он и в самом деле опоздал. - Сейчас начинаю.

Посланцы в другие города были, вероятно, пунктуальнее. Он еще раз окинул взглядом безмятежную суету толпы, потом, почувствовав, как у него слегка сжалось сердце, отступил на шаг и начал подниматься по лестнице. Он подготовил все еще когда город был мертв чтобы легко отыскать установку когда он оживет.

Но сейчас он не думал об этом. Картина освещенной площади стояла у него перед глазами, и от радости, с которой несколько дней тому назад он принял весть о том, что будет участвовать в спасательных работах, не осталось и следа. По правде говоря, эта наивная радость померкла уже в тот момент, когда он вступил на улицу со странно знакомыми фасадами изуродованных домов.