Эдмонд Гамильтон - Компьютер по имени Джо (Сборник)

Судья подбежал к игроку команды противников и помог ему подняться на ноги. Бланко подошел и успокаивающе похлопал пострадавшего по плечу. Ян Штайн с безучастным видом стоял рядом.

Когда пострадавший подошел к Яну, чтобы пожать его руку, тот повернулся к нему спиной. Пронзительно засвистел судья. Это не остановило Штайна. Он запустил мяч в ворота противника, воспользовавшись тем, что вратарь застыл с вытаращенными от удивления глазами.

Судья опять засвистел и махнул Штайну, чтобы тот подошел. Медленно поплелся к нему Ян. Судья заговорил с ним. Вдруг Штайн показал ему на птичку в небе и отошел. Неловкая тишина разлилась над стадионом.

Через две минуты судья после очередного грубого выпада Яна показал ему желтую карточку. Послышались свистки, но Штайн не обращал на них никакого внимания. Он и дальше играл грубо, нарушая правила, ругался на игроков другой команды и делал недвусмысленные оскорбительные знаки пытавшимся его успокоить Бланко и Венцелю.

Лупеску вскочил с места и начал бегать взад-вперед вдоль линии поля. Взволнованный, спотыкаясь, он вернулся к старикам.

— Что вы с ним сделали? — закричал он на Мартина Штайна.

Тот пожал плечами и беспомощно смотрел на своего «родственника».

— Мы ничего не делали, — возразил Милл. — Все как прежде. Однако он уже две недели знает, что это его последняя игра.

— Это непонятно, я ничего не понимаю, — причитал Лупеску.

Глухой гул угрожающе прокатился по трибунам. Взвизгнул судейский свисток. На земле лежал защитник из команды противников. С перекошенным от боли лицом он держался за ногу. Ян Штайн вдруг тоже упал и стал совершенно по-дурацки симулировать боли в животе. Зрители засмеялись. Судья склонился над пострадавшим, потом подбежал к боковому судье и переговорил с ним. Вернувшись, он порылся в карманах, заволновался, потом повытаскивал все карточки, полистал записную книжку и наконец нашел то, что искал: красную карточку, означающую удаление с поля. Она была не нужна ему уже несколько недель подряд. Он подошел к Яну Штайну и приказал ему покинуть поле.

— Наш эксперимент «Человек» провалился, — констатировал Мартин Штайн, обращаясь к Миллу, — или у тебя другое мнение? — Он кивнул головой в сторону Яна.

Милл не согласился с ним и со смешанным чувством наблюдал за искусственным футболистом:

— Я все же полагаю, Мартин, мы должны быть довольны. К какому выводу пришел бы логично рассуждающий человек, если бы ему запретили заниматься любимой работой?

— Хотя он мог бы добиться своей цели и по-другому, — понимающе кивнул Мартин, и его охватило вдруг сочувствие к созданному им роботу. Он был готов все простить этой модели из пластика, проволоки, транзисторов, переключателей и биотермических систем, этому удивительно близкому, совсем бесчувственному и все-таки так естественно реагирующему произведению технического искусства.

Ян все еще смотрел на красную карточку. Потом он повернул голову к своим создателям и ухмыльнулся. Прежде чем судья успел сообразить, что происходит, Ян схватил карточку и порвал на мелкие кусочки. Элегантным жестом он бросил их на землю, поклонился и подчеркнуто небрежной походкой пошел прочь.

На стадионе стало так тихо, как бывает только зимой в лесу. Тысячи глаз провожали десятый номер. Когда Ян подошел к краю поля, поднялся шум, переходящий в грозный гул всего стадиона.

За спиной тренера один из зрителей произнес:

— Никогда бы не подумал, что Штайн может так себя повести. Этот пример для всех футболистов…

— Кто знает, почему ему отказали нервы, — возразил другой сочувственно, — он ведь все-таки человек.

Гавана, 19 февраля 2157 года

Дорогой Рени!

Лидия летит на Ганимед, и я пользуюсь случаем отправить тебе несколько строк Едва узнав о том, что мы расстались, и о том, как опечалена я твоим отъездом, она сразу предложила захватить для тебя письмо, поэтому оно должно попасть к тебе очень скоро. Лидия сказала мне, что на Деймосе пробудет недолго, но все равно успеет оставить письмо на местной почте.

Твою прощальную записку Роби мне передал. Ты представить себе не можешь, как я расстроилась! Я столько раз перечитывала ее, что просто зачитала до дыр.

Любимый, неужели ты не понимаешь: нельзя, чтобы из-за ерунды разрушился наш брак! Такое было бы просто глупо. Все произошло из-за Роби, но ведь он, бедняжка, руководствовался самыми лучшими намерениями. Если бы ты его сейчас видел, он такой грустный! Он робот очень впечатлительный и теперь ничего не делает, только лязгает суставами и горюет.

И уж если говорить честно, давай признаем, любимый: ты виноват не меньше, а то и больше, чем он. Если бы не эти противные стеклянные конденсаторы, ничего бы не случилось. Ведь не зря, наверное, пишут на этикетке: «Берегите от роботов». О чем ты думал, когда оставил их на полке в кухне? Наверняка о своих ужасных сатурнианских круках. И чем эта гадость так тебя приворожила?..

Но возвратимся к Роби: если бы ты не оставил стеклянные конденсаторы на виду, Роби не схватил бы их и не поменял бы на них свои. А ведь ты знаешь сам, как эти конденсаторы влияют на внутреннее, такое чувствительное устройство любого робота: Роби впал в эйфорию, и, когда ты попросил у него лунное средство для укрепления волос, он, не посмотрев на этикетку на пузырьке, дал тебе пятновыводитель.

Повторяю, опять виноват только ты. Кому бы другому могло прийти в голову поставить пятновыводитель рядом с лунным средством для укрепления волос?

Легко могу представить себе, что ты сейчас думаешь: если бы я внушала Роби, что брать чужое нельзя, он бы не поменял конденсаторы. Ты прав, дорогой, но только наполовину: Роби еще очень мал и слова «нет» не знает. Завод, отправляя роботов на рынок, наклеивает на каждого этикетку с надписью: «Хороший робот, может делать все», и любому ребенку известно, сколько приходится потратить сил, чтобы устранить такое представление о возможностях их маленького металлического мозга.

Лучше будет, если историю с пятновыводителем ты выкинешь из головы. Наберись мужества и признай: виноват был не только он. К тому же лысым ты был немногим более полугода. И как быстро у тебя потом выросли волосы, и какие замечательные!

Да, да, знаю, о чем ты думаешь: о случае в лаборатории. В этой мерзкой лаборатории! Как же я рада, если бы ты только знал, что Роби покончил, хоть на какое-то время, с твоими ужасными экспериментами.

«Опять этот робот!» — зарычал ты тогда свирепо. Это были первые твои слова на следующее утро после того, что ты называешь «катастрофой», и ты не подумал о том, что бедный Роби стоит около тебя и для его схемы то, что он услышал, может иметь роковые последствия!