Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

Выход на орбиту был долгим и бурным. Пронизывая облачное небо на подъеме к черноте звездного безбрежья, корабль вокруг нас, пришпиленных к месту четырьмя или пятью «g», дребезжал и сотрясался, грозя развалиться.

Пока корабль много минут, наращивая скорость, рыскал и юлил, повинуясь горе-пилоту, отчего нас мотало по полу, я поневоле осознал, каким примитивным он должен быть в техническом отношении. Примитивным? Черта с два. Исключительно в сравнении с находкой ВОЛа, огнелисьим приводом. Судя по расположению люков и двигателей, топлива этой посудине требовалось не больше половины ее объема. На чем бы она ни бегала. Деление атомных ядер или их синтез, как было у нас, пока не состоялся колдовской дебют модуль-преобразователя? Нет. Какое-нибудь ультраплотное топливо, баснословно высокая удельная тяга реактивного двигателя? Впрыскивание рабочего тела через квантовую черную дыру по дороге к соплу? Без прямого управления основными силами Вселенной космические путешествия жестко граничили с невозможным. Нет, корабль человечков был чудом инженерии.

Двигатель отключили, и мы воспарили над палубой; кругом, словно мультяшные призраки, неспешно всплывали к потолку одеяла и подушки. Желудок перекувырнулся, меня замутило, а потом, спасибо десятилетиям полетов в невесомости, мои «ноги пространственника» вновь стали послушными, я осторожно оттолкнулся и подплыл к ближайшему иллюминатору.

Снаружи вихревая желтая Другая Венера таяла на глазах, давая понять, как быстро мы удаляемся своим неведомым курсом. Солнце в сторонке казалось куда более крупным, чем с настоящей Венеры, где мне довелось побывать на китайской орбитальной станции. Более крупным и непривычно окрашенным. Астрономы относят наше Солнце к желтым звездам, однако солнечный свет — белый, а само оно напоминает пышущую зноем пробоину в небе. А тут? Пожалуй, красновато-оранжевое. По-прежнему чересчур яркое, чтобы на него смотреть, хотя я полагал, что иллюминаторы тонированные и с УФ-фильтром, но… Тьфу. Похоже на звезду с картины Боунстелла [14] Челси Боунстелл — известный художник, иллюстратор, дизайнер, отец современного «космического искусства». В его честь названы кратер на Марсе и астероид. .

Дубль-Ильва сказала:

— До Земли примерно неделя или чуть больше. Без непосредственного измерения скорости точнее не скажу.

— В этом смысле корабль не хуже ВОЛовьего. — Я задумался, какой окажется Земля этих человечков, мысленно перебирая все: от малюсеньких американских городов до исполинских курганов людей-муравьев. Троханадалмакус, Велтописмакус [15] Города людей-муравьев из романа Э. Р. Берроуза «Тарзан и люди-муравьи». и прочие чудеса воображаемого прошлого. И решил, что разгадка не за горами. Оказалось, зря.

Прошла неделя, за ней вторая; ход времени я оценивал по нашему потреблению воды, доставке пищи на порожнем в иных отношениях лифте, спрятанном за небольшой, вытянутой вдоль корабельной оси дверью, и по неуклонному сжатию красно-оранжевого солнца снаружи. Больше ничто не менялось; неподвижные, точно прибитые к месту звезды оставались неизменно далекими.

Секс в невесомости — приятная забава (не менее приятная, чем секс в бассейне, особенно если партнерша самозабвенно и истово потакает любой вашей блажи, проделывая все точь-в-точь по вашему хотению). В конце концов мне перестали мерещиться крошечные люди, жадно подглядывающие за нами с помощью скрытых камер.

Дьявольщина, может статься, мы выбились в главные порнозвезды Минани! [16] Страна, в которую попадает Тарзан в романе Э. Р. Берроуза «Тарзан и люди-муравьи».

Но все приедается, как пицца, если заказывать ее изо дня в день месяц кряду. Рано или поздно ловишь себя на том, что отлыниваешь: глазеешь в окно и с тоской подыскиваешь другое занятие. Любое.

Вид из упомянутых окон, с тех пор как Венера превратилась в горошину далеко позади, а затем и вовсе затерялась в море звезд, открывался тоже не сверхувлекательный. Я продолжал придирчиво изучать то, что мы с Дубль-Ильвой уговорились считать эклиптикой: может, вот это или, пожалуй, вон то — Земля…

— Ильва…

Она подплыла, чтобы вместе со мной выглянуть в иллюминатор. Она уже привыкла, что иногда я зову ее так, хотя я видел, что она по-прежнему не считает это правильным. Но обращаться к ней Дубль-Тело или Сорок-Сорок-Восемь тоже было неправильно. Я сказал:

— Вон та красная искорка — Марс?

— Возможно. — Потом она велела: — Проведите к красной искре линию из центра видимого солнца. Видите в промежутке две желтые крапины?

— Угу.

— Одна — это Венера, откуда мы прилетели, другая, если я верно оцениваю ее движение, — Земля.

А? Я сказал:

— Для Земли она недостаточно голубая.

— Верно. Зрение у вас намного острее, чем у немодифов, мистер Зед. А Луну вы видите?

Я напряг глаза. На долю градуса отвел взгляд и всмотрелся еще пристальнее.

— Нет.

— Судя по орбите, это вполне может быть Земля.

Ладно. Мы в какой-то другой вселенной. Почему бы здесь по орбите Земли не кружить какой-то другой планете? Ведь на месте Венеры была вовсе не Венера.

Дубль-Ильва сказала:

— Посмотрите вдоль той же линии влево. Видите оранжевое пятнышко?

Я видел.

— Юпитер? Ух какой яркий!

Она кивнула.

— Сатурн, вероятно, с другого борта. Во всяком случае, я не могу его отыскать.

— И?..

Она сказала:

— Мне кажется, мы летим туда.

Я обнял спутницу за плечи и привлек к себе, с радостью ощутив ее чрезвычайно человеческое тепло; чем больше надоедал полет, тем чаще я проделывал нечто подобное. Думаю, ей это тоже нравилось, хотя как знать? Ее Самость Ильва перемудрила, привив дубль-телам вкус к тому, чем они занимались.

Иногда, в редкие дни, когда меня заносит в штаб-квартиру ВОЛа, в мой кабинет, я люблю сесть перед урной с прахом Сары и предаться раздумьям. В молодости я считал объятия-поцелуйчики, на которые обожает напрашиваться женский пол, смешным и глупым чудачеством вроде бальных танцев, придуманным для того, чтобы застолбить право на близость с мужчиной, не расплачиваясь за это постелью.

Сара помогла мне понять: в них все-таки, возможно, что-то есть.

Извини, что угробил тебя, малыш. Житуха была увлекательная.

Я сказал:

— Оддни.

Дубль-Ильва пытливо взглянула на меня.

— Одни? — Чахлая искра человеческого изумления. — На борту множество человечков, мистер Зед. Почему одни?

Я расхохотался, дивясь, до чего настоящей она становится.

— Оддни звали дочь Орма и Ильвы. Тихоню.

Недоуменный взгляд.

— Дочку Ильвы Йоханссен звали…

Я приложил палец к ее губам: ш-ш-ш.

— «Рыжий Орм». Франц Гуннар Бенгтссон.

— Книга? — Взгляд у нее сделался рассеянным. — Ильва читала такую, читала давно, своим родным детям, когда те были маленькие. Сюжет в мой банк памяти так и не внесли.