Виктор Колупаев - Фирменный поезд Фомич

- А тот товарищ, - ответила Тося, - еще с нами не разговаривал.

"Тот" товарищ открыл глаза.

- Год, число, месяц?

- Первое августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года, - сказал я и для точности добавил: - Новой эры.

Гражданин в сером почему-то не стал спрашивать о реальности, и это меня озадачило.

Тося делала робкие попытки вылезти из-под простыни. Я достал полотенце, мыло, крем. Иван из соседнего купе смотрел на Тосю. Я осторожно повернул его голову лицом к стене. Он даже не сопротивлялся. В обеих сторонах коридора стояла очередь. Но мимо одной я уже проходил, поэтому двинулся в другой конец вагона. Последним стоял, вернее сидел, с полотенцем в руках студент, из тех, что ночью пели романтические песни.

- Я занял на шестерых, - предупредил он. - На семерых даже. - В голосе его чувствовалась какая-то растерянность.

- Хорошо, - обреченно ответил я.

Пойти, что ли, протолкнуться в тамбур? На меня глядели с верхней полки. Я знал кто. Та самая девушка, что сегодня ночью чертила указательным пальцем по багажной полке, а потом, когда я спал, явилась ко мне во сне. Я хотел встретить ее взгляд и боялся его, потому что он уже привязал меня крепко-накрепко. Только знал ли это сам? Еще сутки с небольшим, а потом прости-прощай, девушка-студентка. Так стоит ли мучиться? Выбросить все из головы, из сердца то есть. Я уже решил, что буду проходить это купе, не поднимая головы, или вообще не буду здесь ходить.

- Скажите, пожалуйста, - обратился я к студенту, - что я за вами. Пойду в тамбур.

- Еще и прикидывается, - сказал чей-то девичий голосок, но не _она_, это я знал точно. У _нее_ не мог быть такой голос. Ну а так как я ни перед кем не прикидывался, то фраза эта меня не касалась.

- Разрешите, - попросил я, намереваясь все же пройти в тамбур.

И тут на полке, где лежала она, заплакал ребенок. От неожиданности я вздрогнул, остановился, оглянулся. Лучше бы мне этого не делать... Она лежала на полке, почти на самом краю, а рядом, у стенки... у стенки... там плакал ребенок, грудной, с розовым личиком и повязанный белым платочком.

Откуда он тут взялся? Не было же его, не было, когда я первый раз проходил мимо. Да и на перроне фомского вокзала его не было. Они же студенты стройотряда! Они же что-то там строили, коровник или свинарник. Да разве женщину с ребенком возьмут на такое дело?

- Молока? - спросила другая девушка, приподнимаясь с нижней полки. Вот только чуть-чуть.

- Ты бы хоть поплакала, Инга, что ли... - сказала третья.

Значит, ее зовут Инга. Но только какое это теперь имеет значение? У нее и ребенок уже есть, и муж, конечно, какой-нибудь из этих парней. Не уподобляться же Ивану, который все смотрит на Тосю.

Но в последний раз можно и встретить ее взгляд. Она молчала, она не слышала ни подруг, ни крика своего ребенка, она смотрела мне в глаза, и от этого становилось больно. Боль источали ее глаза, безысходную, страшную, последнюю. И лицо... За такое мужчины отдают свои жизни. И я бы отдал. Она была лучше всех женщин в мире! Но у нее был муж и ребенок, который вот сейчас заходился в крике.

- Инка, ты что? Очнись! Да что ты на него уставилась?! Проживем и так. Подумаешь... Не воспитаем мы его, что ли? Да всей группой.

А вторая:

- Проходите, если вам все равно и вы ничем не можете помочь.

Мне было не все равно, но помочь я ей ничем не мог. Да я и не знал, какая ей нужна помощь. И нужна ли от меня?

В тамбуре я оказался один. И хорошо. Ну что за глаза у этой женщины?! И почему она на меня так смотрела?

Колеса вагона стучали громко и зловеще. За окном проносилась какая-то пригородная станция. На платформе стояли люди. Они, наверное, были чем-нибудь озабочены с утра, но ведь не страдали. Не страдали же они! Ну что за глаза... Что за боль, что за несчастье у нее? Ин, Инка, Инга!

7

В тамбур кто-то вышел. Я не оглянулся. Вышел, значит, надо. Но на плечо легла тяжелая рука.

- Это я - Иван. Все лежал и ждал, когда ты подойдешь и снова повернешь мне голову или хотя бы просто подойдешь. Шея затекла, сил больше нет. И сейчас еще болит.

В тамбур вышел еще кто-то. Я оглянулся. Это был тот человек в сером костюме, который задавал мне нелепые вопросы. Взгляд его был осмыслен и пронзителен, да еще усталость какая-то чувствовалась в нем.

- Ничего, если я постою тут с вами? - спросил он.

- Пожалуйста. Здесь даже интереснее, чем в вагоне.

Сейчас это был совершенно другой человек, не тот, в котором я чуть было не заподозрил идиота. На вид ему было лет сорок. Довольно приятное, умное, несколько жестковатое в своих чертах лицо. Фигура крепкая, спортивная.

Иван через мое плечо смотрел на зеленые перелески равнины.

- Вас, конечно, интересует, зачем я подошел. Рассказать. Просто рассказать... Мне, наверное, уже ничто не поможет. Даже смерть не принесет мне облегчения... А сначала все казалось...

Иван упорно смотрел в окно. Он заставлял себя не идти в вагон. Я его понимал. Нельзя ему было такими глазами смотреть на Тосю.

- Скажите, - продолжил гражданин в сером, - бывает с вами такое? Вы что-то делаете. Безразлично что. И вдруг на какое-то мгновение испытываете странное чувство: все это уже было. Вот этот самый миг уже был. И люди, и предметы, окружающие вас, были расположены так же, как в этот миг. И фраза, только что произнесенная кем-то, уже была однажды сказана и именно в этой обстановке. И какая-то оторопь берет вас. Потому что точно такого же момента быть не могло. Но вы точно знаете, что такой миг уже был. И странное ощущение таинственности и необъяснимости происшедшего не покидает вас целый день. Так, скажите, бывает с вами такое?

Я уже начал припоминать, вспомнил и сказал ему:

- Да. Кажется, раза два или три со мной такое было. Ощущение действительно какое-то странное, таинственное.

- И чем вы это объясняете?

- Да ничем. Я и не задумывался особенно над этим. Полагаю, что это относится к так называемым таинственным явлениям человеческой психики. А я по образованию инженер.

- Значит, бывает? - Он, казалось, был очень доволен моим ответом.

- Наследственная память, - неожиданно сказал Иван. Меня обрадовал его ответ. Не смысл ответа, а просто что он слышал все предыдущее, значит, еще способен на разумные поступки.

- Это очень оригинально! Каким же образом наследственная память может воспроизвести обстановку современной лаборатории или квартиры?

- Да, наследственная память здесь, видимо, ни при чем, - сказал я.

- А вы, конечно, знаете? - спросил Иван.

Я в душе немного посмеивался. Есть еще таланты-одиночки, с помощью четырех правил арифметики пытающиеся разработать единую теорию поля.

- Я знаю, - ответил гражданин в сером. - В этом моя трагедия. Двенадцатое октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года я прожил дважды. Этот день для меня многое значит. В первый раз я сделал глупую ошибку и осознал ее лишь к ночи, а во второй раз уже не сделал ее. Но тут чисто семейное... Я запомнил этот день навсегда. А для других он существовал только однажды, как и обычно. Понимаете? Я прожил один день дважды! Не одно мгновение, а целый день! Как он прошел во второй раз, помнят все. А в первый раз я прожил его один. Ни для кого больше первого дня не было.