Михаил Ахманов - Первый после бога

– Я это обдумаю, если главная жена не возражает, – сказал Мохан. – Кстати, по бабке я индиец. В нашем национальном обычае…

Дверь в «Треску» распахнулась, и ресторанчик вдруг наполнился народом. В нем было четыре столика: три – у овальной стены, расписанной морскими звездами, рыбами и каракатицами, и четвертый, где сидел Мохан, под иллюминатором-экраном, в глубине которого покачивался на волнах старинный сейнер. Вошедшие, семь или восемь человек, направились к свободным столам, сдвинули их и стали рассаживаться. Все – незнакомые и явно не из персонала станции: лица загорелые, вместо комбинезонов – светлые просторные одежды у мужчин, а темнокожая, с пухлыми губами девушка – в ярком летнем платье.

– Загорали они не под нашим марсианским солнышком, – пробормотал Мохан.

Но Елизавета его не слушала, она смотрела во все глаза на вновь прибывших – не на всех, а на старшего. Он был уже немолод, невысок и полноват; кожа еще темнее, чем у девушки, на запястье – широкий браслет, губы под длинными усами грустно поджаты. Широкое лицо, безволосый череп и эти усы делали его похожим на моржа, чем-то сильно опечаленного. Может быть, по той причине, что покинул он берег моря и пустился странствовать в небеса, где нет ни воздуха, ни света, ни привычного рокота волн.

Девушка улыбнулась, помахала рукой Елизавете и Мохану.

– Простите нас за вторжение, но доктор хочет рыбы. Что здесь можно заказать?

– Русскую уху, стейк из лососины, форель, треску в кляре или под маринадом, – перечислил Мохан. – Но я бы советовал судака по-польски. Судак тут выше всяких похвал.

– Пусть будет судак, – с отрешенным видом произнес усатый доктор. – Значит, по-польски… Вполне виртуальное событие, раз есть Польша и есть судаки.

Темнокожая девица и молодой белобрысый парень направились к повару-автомату. Остальные о чем-то беседовали, но Мохан понимал их не больше, чем тереянцев – каждое второе слово было математическим термином, неведомым ему. Доктор молчал и с унылым видом слушал своих спутников.

– Я пойду, милый, – тихо шепнула Елизавета. – Надо отвести девочек к их семейству и связаться с дедом. Ему уже наверняка сообщили, но все же…

– О чем сообщили? – спросил Мохан.

– Об этих… – Лиззи покосилась на доктора и его свиту. – О том, что они прилетели и, вероятно, завтра будут в Авалоне.

Она сделала быстрый жест рукой – приглашение, отметил Мохан – и поднялась. Обе тереянки послушно встали.

– Я с вами. Я уже освободился и могу…

– Нет, нет! – Елизавета наклонилась к нему и зашептала: – Если ты сейчас уйдешь, это будет знаком неуважения, словно бы они пришли, а мы сбежали… Посиди пять минут, съешь мороженое и тогда уходи. Если что-то спросят, отвечай. Будь с ними приветлив, дорогой. Это важные гости.

Она одарила усатого ослепительной улыбкой, обняла тереянок за хрупкие плечи и исчезла. Мохан, как было велено, стал доедать мороженое. На столах гостей уже исходил паром судак и позвякивали вилки.

– Ваши коллеги ушли, – промолвила девушка. – Может быть, переберетесь к нам?

– С удовольствием, – сказал Мохан. Его мучило любопытство.

– Я – Мадлен Жубер, секретарь доктора, а остальные – его ассистенты, – пояснила темнокожая девица. – Каспер, Иван, Панчо, Ник, Лю Чэн и Михаил.

– Замечательно, я тоже Михаил, – отозвался Мохан. – Вообще-то, Мохан Мадхури, но можно Михаил. Сотрудник Института экспериментальной истории.

Белобрысый, которого назвали Иваном, придвинул ему стул, и Мохан уселся. Каспер, явный европеец, но загоревший дочерна, спросил:

– А кто ваша очаровательная спутница?

– Переводчик. Моя жена! – с гордостью произнес Мохан.

– Прелестная женщина, – заметил Панчо. – Высший звездный класс в любой галактике. Абсолютно без всякой небулярности. [17]

Мохан счел это комплиментом и благодарно улыбнулся.

– Жаль, что она ушла, – сказал Иван.

– Дела службы, – пояснил Мохан. – Накормила тереянцев, теперь надо их прогулять.

– Они тоже едят рыбу? – полюбопытствовала Мадлен, энергично расправляясь с судаком.

– Нет, фрукты.

– С Земли?

– В основном с Марса. В Долинах Маринера растут яблоки, слива, виноград и много чего еще. – Мохан чувствовал себя настоящим марсианином, просвещающим неофитов. – Под Авалоном есть плантации прекрасных дынь.

– В самом деле? Нужно попробовать! – Мадлен порхнула к автомату. – Мальчики, вам принести?

«Мальчики» с энтузиазмом закивали. Аппетит у них был явно на высоте – у всех, кроме доктора. Тот печально ковырялся в тарелке и уже перемазал усы сметанным соусом.

– Кажется, вашему шефу не понравился судак, – тихо промолвил Мохан Ивану. – Почему бы вам не заглянуть в «Арагви»? Там подают шашлыки.

– Доктор не ест мясо, только рыбу, и желательно ту, которую сам выловил, – шепнул Каспер.

– Почему?

– Он островитянин. Мы все тут островитяне. Что водится в море, то и едим.

– Не удивляйся на шефа, он всегда такой, – зашептал с другой стороны Иван. – Человек не от мира сего. Сплошная сингулярность!

Мохан уже понял, с кем сидит за столом – с Жаком Колиньяром, гигантом мысли, творцом теории пробоя, продолжившим труды Саранцева и Римека. Он было удивился, что сразу его не узнал, но тут ему вспомнилось, что Колиньяр не жалует прессу, и ни один журнал не может похвастать его фотографией. Колиньяр был из тех служителей знания, что не терпели шумихи, суеты и дальних странствий. «Какая причина могла подвигнуть его на межпланетный перелет?.. Кажется, Лиззи уже догадалась», – подумал Мохан и решил, что расспросит жену.

Посидев за столом еще немного, он встал и откланялся. Больше встретиться с Колиньяром ему не довелось.

Не довелось, хотя пересечение их путей, как многое в жизни, лишь казалось случайным. Такие пересечения или контакты судеб вовсе не требуют личных встреч и происходят обычно в иной плоскости, не связанной с конкретным местом на Земле, городом на Марсе или космической станцией. Это ноосфера, ментальное пространство, обитель образов, слов и идей, где ничто не умирает, не забывается и никогда не пропадет, пока существует человечество. Там можно встретить давно почивших гениев и прикоснуться к их мыслям, услышать их голоса, взглянуть в их лица; можно перенестись в другую вселенную, в прошлое, будущее, куда угодно, ибо нет предела человеческой фантазии; можно пообщаться с существами, совсем не похожими на землян, даже с богами и адскими тварями, с любым, кто рожден воображением людей. Каждый из нас вносит в ноосферу вклад, большой или маленький, и чем он значительнее, тем сильнее и чаще влияет на миллионы жизней – прямым ли убеждением, подсказкой или неясным намеком. Вклад Колиньяра был велик – так стоит ли удивляться, что Мохан Мадхури, писатель и эксперт-стажер, соприкоснулся с его идеями и даже, не будучи математиком, сумел их в каком-то смысле овеществить.