Михаил Ахманов - Первый после бога

Море кормило их с неизменной щедростью, и араваки не знали голода, хотя жителей в трех деревушках на маленьком острове насчитывалось больше тысячи. Кроме поселений на восточном и западном берегах, около питающего речку подземного ключа стояли два десятка строений, совсем не похожих на аравакские хижины. Приподнятые на сваях, с полами и стенами из вытесанных вручную досок, с каменными очагами и просторными верандами, которые зимой закрывали циновки, эти дома словно перенеслись на далекий остров из более цивилизованных и благодатных мест. В них была мебель – старая, но сделанная с большим искусством и явно не на Мохасе; были глиняная посуда с причудливой росписью и ковры из птичьих перьев; были изображения бога Солнца – небольшие золотые диски, украшенные изумрудами и рубинами. Обитатели этих домов носили белые туники, сандалии и наголовные повязки и в отличие от араваков обходились без татуировок. То был поселок изгоев – не просто сбежавших от жестокости испанцев, но тех, кто не желал примириться с их властью, помня о своем былом могуществе. Здесь жил старый Уильяк Уму, один из потомков Пиуарака.

Через пару недель Питер Шелтон знал каждый поворот тропы, ведущей к его дому. Сначала – до мелководной речушки, затем – вверх по течению до переправы из плоских камней; там – на другой берег, и дальше, через пальмовую рощицу, которую речка огибала широкой дугой, к темному глубокому водоему среди скал – со дна его били родники, единственный надежный источник пресной воды на острове. Зимой, в сезон дождей, были еще ручьи, и река поднималась на фут сравнительно с жарким периодом, но водоем был всегда одинаков: полная прохладной влаги базальтовая чаша шестнадцати ярдов в диаметре. За нею лежала вымощенная камнем квадратная площадка, и с трех ее сторон поднимались дома. Двадцать два строения, но только в девяти обитали люди.

Память Уильяка Уму была превосходной, и временами, сидя с Шелтоном на веранде, он перечислял родословные тех, кто некогда жил в селении, чей род угас или положил начало новому роду, но уже аравакскому. Первые беглецы с севера были в основном сыновьями Атауальпы от его многочисленных жен; они явились на Мохас со своими женщинами и слугами, прихватив кое-какое добро. Их потомки роднились между собой, но девушек брачного возраста не хватало; одни искали подруг инкской крови на континенте, другие, забыв о былом величии, шли к аравакам. Три из девяти семей, оставшихся в селении, происходили от Пиуарака, другие – от его сводных братьев Виракочи, Уамана и Отаномы, но все они, включая старого Уильяка Уму, уже не были чистокровными инками – аравакская кровь, хоть капля, текла в их жилах, делая скулы шире, кожу – темнее, сложение более крепким и мускулистым. Что, однако, не мешало этим людям чтить своих богов и хранить свои обычаи и свой язык. Многие из них отправлялись в Лиму, Гуаякиль и другие города испанцев, втайне жили среди них, и причин к тому было множество: лучше узнать врага, поклониться могилам предков, вознести молитвы в святых местах, отыскать родичей или найти супругу. Но с каждым годом в колонию на Мохасе приплывало все меньше и меньше людей с материка – за полтора столетия инки растворились среди племен, некогда покоренных ими, а девушки самых знатных семейств стали женами и наложницами испанцев.

Об этом рассказывал Уильяк Уму долгими зимними вечерами. Еще он говорил об араваках, о том, что этот народ включает много разных племен, обитающих большей частью на северо-востоке, у большой реки, о которой в стране инков только слышали, но не видел ни единый человек – Шелтон решил, что это Ориноко. Араваки жили там еще до появления испанцев, строили лодки, ловили рыбу, возделывали поля в джунглях и сражались с дикарями карибами. Но была у этого народа и южная ветвь, чьи земли входили в империю инков, а воины считались одними из лучших в инкских армиях. Кондор и его соплеменники принадлежали к этим южным аравакам, к тем, кто покинул большую землю ради островов в океане. Берег материка, стиснутый горами и солеными водами, не слишком гостеприимный – дожди редки, плодородных земель немного, только в долинах рек, разделенных каменистыми пустошами. Выше, в горах, жизнь тоже тяжела – лишь привычный человек способен дышать там полной грудью и трудиться на полях и в рудниках. Климат островов более мягкий и влажный, но не все они годятся людям, так как не всюду есть пресная вода; Мохас – это дар богов для араваков и тех изгнанников, которых они приютили. Но надолго ли?.. Пока испанцы их не трогают, зная воинственность араваков, но что случится в будущие годы?.. Боги инков умерли, и не приходится ждать от них защиты…

Так говорил Уильяк Уму, потомок великого инки, но чаще он расспрашивал Шелтона о вере и обычаях белых людей, об их городах и строительном искусстве, о землях, которые им подвластны, и о различиях между народами, живущими за океаном. Мир обширен, и разве вашим племенам не хватает земель и богатств на востоке? – спрашивал Уильяк Уму. Зачем вы приплыли сюда на своих огромных лодках с высокими мачтами? Почему отняли власть у инков, захватили их сокровища и земли, перебили ради золота тысячи индейцев, не отличая мужчин от женщины, воина от мирного землепашца? Испанцы, и англичане, и все другие белые поклоняются Богу, погибшему страшной смертью на кресте и потом восставшему из мертвых… Это добрый справедливый Бог, как утверждают испанские священники, и еще говорят, что принял он муки за всех людей, дабы очистить их от алчности, гордыни и жестокости и от других грехов, таких, как убийство, зависть, предательство и тяга к плотским наслаждениям. Но правда ли это?.. Ведь испанцы предают и убивают ради золота, и не только великий инка был ими убит, но и собственный их предводитель [31], тот, кто захватил Атауальпу. Почему же Бог терпит их бесчинства? Может, не бог это вовсе, а злобный демон, коего тешат убийства и страдания?.. Демон, которому приносят золото, окропленное кровью индейцев…

Питер не отличался религиозностью, но бывало, что после таких бесед он молил Господа укрепить его душу и просветлить разум. Ибо сказанное стариком было правдой – Бог не вмешивался в земные дела, не карал жестоких и не наказывал алчных – к примеру, лондонских банкиров, желавших разорить компанию «Шелтон и Кромби». Возможно, на том свете они будут гореть в аду, но на этом деньги, власть и сила были в их руках. Идея о посмертном воздаянии не слишком утешала капитана; он, конечно, являлся добрым христианином, но к тому же прагматиком. Символ его веры был прост: если не станешь трудиться и не поможешь себе сам, Господь не явит тебе милости.

Трудиться приходилось ежедневно, так как люди нуждались в его постоянных заботах. Жизнь текла по корабельным порядкам: дюжина часовых всегда находилась при оружии, еще пятеро несли вахту на корабле, и за охрану лагеря отвечали Батлер, Кинг и Белл, каждый в свой черед. Остальные занимались сбором хвороста, подносили воду из ближнего ручья, помогали коку, чистили котлы, укрепляли хижины или копали канавки для стока вод на случай ливней. У ручья стояли стражи из самых надежных людей, ибо заходить дальше в лес и беспокоить индейцев строго возбранялось; к ним наведывались раз в неделю, меняя товары из трюма «Амелии» на свиней, маниоку и рыбу. В эти походы Шелтон отправлялся сам, не забывая прихватить подарки для вождя, его семейства и старейшин племени. Очень пригодились испанские мушкеты, захваченные на корабле покойного Сабато; Шелтон обменял десяток, потом еще столько же на свиней, но пороха дал немного, пообещав, что, отплывая с острова, выделит Кондору три бочонка и мешки с пулями. Кроме полученного от индейцев, мореходы пополняли рацион охотой на птиц, а в ясные дни рыбачили в бухте. Питер старался занимать людей работой, памятуя, что праздность ведет к скуке, а скука – к недовольству и мятежу. Пока все было спокойно; даже задира Ник Макдональд и его дружки не давали повода к тревоге. Возможно, боялись расстаться с печенью у пыточного столба араваков.