Многократор - Художник Её Высочества

— Ребятишки, вам случайно котёнка не надо?

Перед ними стояла женщина в вязаном пиджаке. За пазухой комочек, только виднеется голова с луповатенькими невинными глазенапами.

— Второй вечер хожу, котят пристраиваю. Последний остался. Не надо вам?

— Вы знаете, мы переезжаем, — мотнул головой. — Mauruuru{Спасибо.}.

— Понятно, — не то чтобы расстроенно сказала женщина. — Да нет, его уже забирают в принципе. Но люди незнакомые и не очень нравятся. А вы симпатичные и веселые. Пойду вон тех спрошу. Нана.

Степан поднял бровь, что-чего она последнее сказала..? Или показалось?

Когда женщина ушла, они фыркнули раз-другой, а потом задохнулись от хохота.

А может, это был обыкновенный котенок. Правду знает только женщина в вязаном пиджаке и в первую очередь сам лупоглазый невинный котенок.

В любом случае, читатель, наконец, и последняя глава.

Первым делом куплена «антоновка полуторафунтовая». Точнее, всего два яблока, но каждое грамм по шестьсот. Потом Степан сравнивая невероятные размеры яблок с детскими краснощёкими головами, натолкнулся на кулачки «шафранного пепина» и, понятно, прикупил ароматный килограммчик. Охоту на яблоки закончил, совсем было наладился домой, но проходя мимо плодово-овощных развалов случайно, через чье-то плечо увидел «анис бархатный», сорт, от которого у него начинаются сладкие судороги. Тут и рассуждать нечего, сразу встал за васильковое платье.

Хляби небесные закончились, на небе только небольшие тучки, все яблочной округлой формы. И настроение у художника не то что хорошее — лучше — любезное. Сзади кто-то пристроился в очередь, спросил:

— Огурков нема?

— Ма, — автоматически ответил Степан, расщурился от солнца, оглянулся на женщину, задавшую вопрос, и уронил нижнюю челюсть чуть не до первой пуговицы рубашки. За ним стояла Элечка и смотрела на него, также потрясенная случайной встречей.

— Мать честна, Стёпа!

— Батюшки-светы, Элечка!

Яблоки-огурцы забыты. Они отошли в сторонку.

— Мне ж сказали: дыра затянулась…

— А нехай затягивается. Утонула рыбка, — улыбается хитро, ладошка у рта.

Выходит, она земная женщина!

Они присели на скамейку и, по-детсадовски держась за руки, поговорили. Обо всём. О всех их приключениях. Повспоминали. Внезапно захотелось повспоминать, хоть приключения закончились вчера вечером.

— Можно в таком случае я как-нибудь забегу в гости?

Элечка погрозила пальцем.

— Нельзя! Нельзя не забежать! Только адрес у меня другой. Мы квартиру к тебе тогда поближе передвинули, чтобы ты, в тормошении мятежном, не передумал с нами ватажиться.

Степан выклянчил у кого-то ручку, написал на запястье настоящий адресс, телефон. Они нежно поцеловались, оба покраснели и расстались, забыв про недокупленные яблоки и некупленные огурцы.

Вышел из ворот Черемушкинского рынка, повесил через плечо белый пакет с яблоками и, хотя до университета не близко, пошел пешком. На плечах яблочный сугроб и самая минуточка посмотреть на себя с критически близкого расстояния, в тот самый упор, с которого пропадает однородность явлений, но появляется их родство. Как бы там потом ни случилось, сейчас, среди пешеходного течения, автомобильных потоков, берегов державной московской архитектуры и оформляющегося хлопотливого дня единственно верным было только одно чувство — полноты жизни. Ощущение того, что умудрился неким трансцендентным образом, словно губка, вобрать в свою душу всю до самомалейшей капелечки влагу разнородных явлений, связанных божественным родством. Не было в душе ни единого не занятого пространства, или, по-другому сказать, душевных недопродуманных пустот, из-за чего люди порой зацикливаются на проблеме орошения Туркмении водами Амударьи, или без затей начинают озираться вокруг в поисках новых приятных грехов. Ясномыслие мудреца, не потерявшего способность прогневить приличное общество очередным легкомысленным художественным вывертом. К объективному равновесию, обязанному своим происхождением искусству, занятием живописью, теперь он сам добавил бы еще субъективное равновесие его беспокойной любви. По-настоящему любить женщину, оказывается, такое же философское удовольствие, как поймать стопроцентный шедевр, скатывающийся с радуги. И хотя субъективно-объективная терминология, на первый взгляд, попадает обеими ногами в одну штанину, стоит только задуматься, парадокс моментально оказывается таким же философским удовольствием.

Наслаждаться полнотой жизни, как яблоком, гармонично, помаленьку, по мере необходимости, или в достаточной степени, или до неприличия, на скорости 24 часа в сутки, плюс та самая секунда, отлитая для гениев из вечности, заниматься смешением существующей вокруг тебя реальности и второй реальности, живущей в розовых складках собственного мозга, готового принять любую порочную идею ради возможности философски понаслаждаться неожиданными результатами творческого эксперимента. И не удостоверять коментаторов, слушать только себя, как сложившийся эгоист. Тявканье мосек необходимо, чтобы знать где находится слон. И не забывать советы мудрых людей — «никогда не злоупотреблять достигнутым», и продолжать до старости холить профессиональные рефлексы, обмывать их родниковой водой вожделения, полировать салфетками, смоченными кислотной субстанцией воли, а то пинать в мягкое подбрюшье, если затянется ничегонеделание. И продолжать богостроительство, куда деваться. Если ницшеанский бог умер — совсем не значит, что божественное мироустройство не требует художественного осмысления. Как раз наоборот. Не надо бояться искать единственный ответ на единственный вопрос. Заурядному удобнее верить в бога потому, что бог для него — сосуд с ответами. Не будь стенок и крышки, пришлось бы гоняться за каждым ответом по вселенной отдельно. Умному деваться некуда, приходится гоняться. И всю оставшуюся жизнь, как разрывается заядлый курильщик между желанием сделать вдох яда и мечтой подышать свежим воздухом, разрываться между татуированным другом Августом, Бобом бензольным в раздражении, и забитой волосами раковиной, другой мелочевкой назойливого быта. Жить легко очень трудно. Вовремя понять, что философское удовольствие должно замениться в такие моменты просто чистой философией и элементарно пробить раковину вантузом.

Степану ясно одно — на бочку пороха вместе с ним отныне сядет ещё человек. Мало того — художник подозревает, что открытый огонь анархистка поднесет к фитилю первой.

Пока же девушка гоняет на своём бомбардире-кроссовере Х6, травмируя гаишников-рвачей. Ей скоростной танк нужен, а не Х6. Спасает наша модель вселенной собак-инвалидов и истощённых кошек полутрупы выкупает у сумасшедших старух. А недавно обнаружила вообще сущий ад в посёлке Калинино между Абаканом и Черногорском. Женщина, выбиваясь из сил, пытается спасти двести собак и тридцать кошек, собирая убогих бездомных. Пьяный советский мужик коту задние ноги топором отрубил и выбросил умирать на тридцатиградусный мороз. Эта женщина кота подобрала и выходила. Абигель, увидев калининский ад собственными глазами, нежно произнесла сквозь зубы:,Человека не жалко! Человек — крыса из нержавеющей стали. Выкарабкается! Но крыса из нержавейки приучила тех, кто теперь от неё полностью зависит. Делай с кошками и собаками что хочешь, хоть поглаживай, хоть шапки., Переправив безногого кота в Цюрих, поставила всех на уши.