Джозеф Конрад - Караин - воспоминание

Я был вождем укрепления близ устья реки и собирал для брата моего пошлину с проплывающих лодок. Однажды я увидел голландского торговца, который двигался вверх по реке. У него было три лодки, и я не взял с него пошлины, потому что в открытом море виднелся дым голландских боевых кораблей и мы были слишком слабы, чтобы пренебрегать договорами. Он поднялся по реке, пользуясь обещанной нами безопасностью, и мой брат взял его под защиту. Голландец сказал, что прибыл по торговым делам. Он выслушал нас, ведь мы привыкли говорить без стеснения и страха; он пересчитал наши копья, осмотрел деревья, ручьи, береговые травы, склоны наших холмов. Потом он отправился во владения Матары, и тот разрешил ему построить там дом. Он торговал и плантаторствовал. Он презирал наши радости, наши думы и наши печали. Лицом он был красен, волосами рыж, как огонь, глазами бледен, как речной туман; ходил тяжелым шагом, говорил густым голосом; хохотал во всю глотку, как неотесанный, и в речах своих не знал учтивости. Он был рослый, спесивый человек; глядел в лица женщин и клал руку на плечи свободных мужчин, словно был высокородный вождь. Мы молча это сносили. Время шло.

А потом сестра Паты Матары убежала из кампонга и пошла жить в дом голландца. Она была блистательна и своенравна; я видел однажды, как рабы несут ее с непокрытым лицом в высоком паланкине сквозь людскую толпу, и мужчины в один голос говорили, что красота ее исключительна, что она, красота эта, лишает людей разума и околдовывает сердца. Все пришли в смятение; лицо Матары почернело от позора, ведь она знала, что обещана другому. Матара отправился в дом голландца и сказал ему: "Отдай ее нам на казнь - она из семьи вождей". Белый человек отказался и закрылся у себя в доме, велев слугам охранять его день и ночь с заряженными ружьями. Матара был в ярости. Мой брат созвал совет. Но голландские корабли стояли близко и смотрели на наш берег с жадностью. Мой брат сказал: "Если он умрет сейчас, наша страна заплатит за его кровь. Не трогай его, пока мы не станем сильнее и корабли не уйдут". Матара был умен; он ждал и смотрел. Но белый человек испугался за ее жизнь и уехал.

Он оставил дом, плантации, груду добра! Уехал, вооруженный и грозный, бросив ради нее все! Она околдовала его сердце! Из моего укрепления я видел, как он выходит в море в большой лодке. Матара и я, мы смотрели на него из-за частокола, с боевого возвышения. Он сидел на кормовой надстройке своей прау с ружьем в руках, положив ногу на ногу. Блестящий ствол пересекал наискось его большое красное лицо. Под ним была речная ширь - плоская, гладкая вода, сверкающая, как лист серебра; его прау, казавшаяся с берега короткой и черной, скользила по серебру в синеву моря.

Трижды Матара, стоявший рядом со мной, выкрикивал ее имя с горечью и проклятиями. Он растревожил мне сердце. Оно встрепенулось три раза; три раза внутренним взором я увидел в темном замкнутом чреве прау женщину с текучими волосами, покидающую свою землю и свой народ. Я почувствовал гнев - и жалость. Почему? Потом я тоже стал изрыгать проклятия и угрозы; Матара сказал: "Теперь, когда они оставили нашу землю, жизни их - мои. Я отправлюсь вслед и нанесу удар, а потом один расплачусь за кровь". Над пустой рекой в сторону закатного солнца подул великий ветер. Я крикнул: "Где ты, там и я!" Он кивнул в знак согласия. Это была судьба его. Солнце село, и деревья с великим шумом раскачивались над нашими головами.

На третью ночь мы вдвоем отплыли с нашей земли в торговой прау.

Нас встретило широкое море - без путей и дорог, без голосов. Прау не оставляет на нем следа. Мы поплыли на юг. Светила полная луна; посмотрев на нее, мы сказали друг другу: "Когда следующая станет кругла, как эта сейчас, мы будем дома и они будут мертвы". С тех пор прошло пятнадцать лет. Луны налились и иссохли во множестве, а я так и не увидел родной земли. Мы двигались на юг; мы обогнали немало прау; мы обследовали устья рек и заливы; мы увидели край нашего берега, нашего острова - крутой утесистый мыс над бурным проливом, где ветер гоняет тени разбитых прау, где ночью жалобно голосят утопленники. Теперь нас окружало открытое море. Мы увидели горящую посреди вод огромную гору; увидели тысячи островков, рассыпанных, как картечь после выстрела из гигантской пушки; увидели длинный берег с горами и низинами, тянувшийся под солнцем с запада на восток. Это была Ява. Мы сказали друг другу: "Они здесь; время их близко, и мы либо вернемся, либо умрем, но сотрем бесчестье".

Мы сошли на берег. Не знаю, что хорошего в этой земле. Твердые, пыльные тропы ее прямы. Каменные кампонги, полные белых лиц, окружены плодородными полями, но всякий, кого там увидишь, - раб. Правители живут там под лезвием чужеземного меча. Мы поднимались на горы, пересекали долины; мы входили в селения на закате. И каждого спрашивали: "Не встречал ли ты белого человека такого-то вида?" Одни только таращились; другие смеялись; женщины порой выносили нам пищу, испытывая страх и почтение, словно мы были боговидцами; иные не понимали нашего языка, иные руганью гнали нас прочь или, зевнув, презрительно спрашивали, с какой стати мы его ищем. Раз, когда мы уже уходили, один старик крикнул нам вслед: "Смиритесь!"

Мы шли и шли. Скрывая, что вооружены, униженно отходили в сторону, давая дорогу всадникам; низко кланялись во владениях вождей, что были не лучше рабов. Блуждали в полях, в джунглях; однажды ночью вышли из непролазного леса к месту, где среди деревьев стоят полуразрушенные старые стены, где диковинные каменные истуканы - резные дьяволы со множеством рук и ног, с обвившимися вокруг тел змеями, с двадцатью головами и сотней мечей - казались нам живыми и грозными в пляшущих отсветах нашего костра. Нас не останавливало ничто. И у каждого костра, на каждом привале мы говорили о ней и о нем. Время их было близко. Мы не говорили ни о чем другом. Ни о голоде, ни о жажде, ни об усталости, ни о слабеющих сердцах. Я сказал - о ней и о нем? Нет, о ней! И думали мы - нет, не о них - о ней! Матара часто погружался в размышления у костра. Я сидел рядом и думал, думал, пока передо мной вдруг вновь не возникал образ женщины, красивой, молодой, величественной, гордой и нежной, покидающей свою землю и свой народ. Матара говорил мне: "Найдем их - убьем сначала ее, чтобы стереть бесчестье; потом настанет его черед". Я отвечал: "Будет так, как ты говоришь; это твое отмщение". Он подолгу смотрел на меня большими запавшими глазами.

Мы вернулись на берег. Ноги наши кровоточили, тела исхудали. Мы ложились спать, укрываясь тряпьем, у каменных оград; мы рыскали, грязные и тощие, около ворот, что вели во дворы белых людей. Их лохматые псы облаивали нас, их слуги кричали нам издали: "Прочь отсюда!" Порой тот или этот из низкого отребья, охраняющего улицы каменных кампонгов, спрашивал нас, кто мы такие. Мы лгали, раболепствовали, улыбались с ненавистью в сердцах и всё искали их, искали его, белого человека с рыжими, как огонь, волосами, и ее, презревшую веления чести и заслужившую этим смерть. Мы искали их. Пришло время, когда в каждом женском лице мне стали мерещиться ее черты. Мы бросались к ней. Нет! Иногда Матара шептал мне: "Вот он"; мы, затаившись, ждали. Он приближался. Это был не он - голландцы все на одно лицо. Нас терзали обманчивые видения. Во сне мне являлось ее лицо, и я чувствовал одновременно радость и жалость... Почему?.. Я слышал позади себя ее шепот. Быстро оборачивался. Никого! Пока мы устало брели от одного каменного города к другому, мне порой чудились рядом легкие шаги. Настала пора, когда они уже не умолкали у меня в ушах, и я был этому рад. Влачась по жестким тропам белых людей, обессиленный, оглушенный, я думал: "Она здесь - около нас!.." Матара был мрачен. Мы часто голодали.