Василий Щепетнёв - Хроники Навь-Города

Ветерок медленно разгонял завесу.

Оружейник лежал навзничь.

— Сур-Альский панцирь, как же! — крикнул кто-то из зевак.

Вдруг оружейник зашевелился и начал подниматься — сначала сел, потом встал на колени, потом — во весь рост. Стоял он нетвердо, качался, но голос, как ни странно, окреп.

— Доблестный рыцарь может убедиться — панцирь выдержал испытание.

— Покупай, раз обещался. — Теперь зеваки голосили за оружейника. Рыцарь неохотно протянул револьвер слуге, взамен тот дал ему кошель.

— Ты только сначала поправь панцирь-то. Вмятины убери, отполируй наново… — Дальше разговор пошел для других неинтересный, и зеваки отхлынули.

— Ну, натерпелся парень страху. Штаны-то, штаны…

— Зато вещь продал!

— А я слышал, есть ловкачи, что вместо себя мута подставляют. Муту разве что прямо в лоб угодишь, тогда только свалишь. И то не сразу.

— Да за десять золотых марок ты и голым под пулю встанешь!

Старшина протрубил в рожок. Все, кончился торг. Теперь бегом-бегом, прибраться да на свадебку. Хоть со стороны посмотреть.

Все поспешили к гостинцу. Луу поотстал, лезть в толпу не хотелось. Не медяки ж ловить? Задавят, затолкают. И прытким пальчикам в такой толпе раздолье. Нет, ему туда ни к чему.

Луу отошел подальше, но на высокое место. Отсюда и увидит.

Остальные торговцы тоже искали местечко поспокойнее. Да разве найдешь! Лучшие места отведены лучшим людям, а прочие давно с утра заняли бездельники, кому других дел не досталось.

А поглядеть было на что: одних рыцарей собралось человек сто, чего о других говорить! Он шарил взглядом, пытаясь отыскать спутника. Нет, не видно.

Солнце, наконец, забралось на самый верх. Пора бы и начинать, но трубы молчали, Золотые Ворота оставались закрытыми. Непорядок.

— Учитель просит подняться к нему на башню!

Опять зелатор подкрался, и опять он его не услышал.

— Веди, Юниус, — сказал он юноше.

Башня Бец-Ал-Ела была, пожалуй, самая высокая в Замке, и пока они поднимались, сердце у Луу успело настучаться вдосталь.

— Учитель велел ждать его здесь.

— А сам?

— А сам он, разумеется, в свите баронессы.

— Он придет по окончании торжеств?

— Торжеств?

— Ну, свадьбы.

— Никакой свадьбы не будет. — Юниус смотрел на торговца с видом превосходства знающего над невеждой.

— Не будет?

— Принцесса Ки-Ева скончалась этой ночью.

— Скончалась? — Луу вспомнил, что Большой Сол говорил о принцессе. — Она болела?

— Ее убил вампир.

Петух, обыкновенный деревенский петух, кричал раз от раза громче и громче. Но никто не откликался. Окрест один-одинешенек, вот и надрывается: вдруг кто мимо летит, отзовется?

Отзываются обыкновенно лисы, но петуху, видно, было уж все равно: чем одиночество, лучше лиса.

Фомин приоткрыл глаза. Никакого петуха. Никакого кукареканья. Просто пришло время вставать, а он еще сызмальства внутренние часы сопрягал с природой — петухом, громом, дождем. Не он один — все, кто родился на Марсе, любили окружать себя собаками, водопадами, вьюгами, пусть только воображаемыми. Все веселее машинных стонов.

Ничего, сейчас он и въявь получает впечатления самые разнообразные. И даже сверх того. Без вурдалачьего воя можно бы и обойтись. Но нет: полюбите Землю черненькой, беленькой ее каждый полюбит. Петушок по утрам исправно будит — и славно. В конце концов, есть ведь и полезности на этой Земле. Например, хухрики, исключительно приятные бытовые растения. Не хуже ватерклозета.

Как всякий уроженец Марса Фомин особенно тщательно следил за физической формой. Юношеское стремление превзойти коренных землян силой и выносливостью ушло, но привычка осталась. Отжался от пола, помахал сабельками, левая на три четверти, правая — четыре четверти, потом наоборот, сто приседаний, двести прыжков. Обет такой.

На сто двадцатом прыжке он услышал шаги. Замок с умом строили. Акустика потрясающая. Наемные убийцы запросто не подойдут.

Но тут — не убийцы. Шаги хоть и спешные, но уверенные. Так не тати ходят — хозяева.

Он угадал: рыцарь-послушник, по виду совершенно трезвый, убедившись, что гость к приему посетителей готов, с необычайной торжественностью провозгласил:

— Баронесса Т’вер!

Фомин изобразил соответствующий случаю поклон. Хотя — какой случай? Так запросто баронессы по утрам к рыцарям не ходят. Лишь что-то чрезвычайное могло привести сюда хозяйку замка.

Жестокое время — утро. Баронесса вечером выглядела если не молодой, то уж, во всяком случае, энергичной женщиной в полном расцвете сил, сейчас же перед ним была старуха.

— Я к вам с просьбой, — сказала она с порога.

— Чем могу служить? — только и оставалось ему ответить.

Разыгрался аппетит, захотелось поторговаться, вырвать у небесов тысячу-другую марок? Не получится. Слово рыцаря дома Кор дано обеим сторонам.

— У меня… У нас неприятности. Я прошу, чтобы вы взяли на себя Бремя Свидетельства.

— Разумеется, — отказаться он просто не мог. Не полагалось отказывать в таких просьбах.

— Невеста моего сына, принцесса Ки-Ева этой ночью скончалась. Нас ждут в гостевых покоях.

Та-ак… Начали гладью, а кончим… Известно чем. У нас, рыцарей, завсегда так: идем тою дорогой, где более всего злодейств да несправедливостей, рогатин да ловушек. Ищем подвига, чтобы превозмочь собственное несовершенство. Иначе что ж за рыцарство? А и смалодушничаешь, свернешь на легкий путь, судьба не отстанет, подложит подарочек вдвое зубастее прежнего. В рыцарство нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть его сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по каменистым тропам. Примерно так говорит покровитель нашего Дома.

Гостевые покои располагались в южном крыле гостинца. Замок изнутри казался больше, чем снаружи. Эффект Кронина-Кафки. Вчера в одну сторону шли-шли, сегодня в другую… Умели же строить: замку восьмая сотня лет, а как новенький.

Маленький отряд — рыцарь-послушник впереди, в центре баронесса, а он — арьергард. Замыкающий. Прикрывающий… ну, скажем, спину. Очень ценное свойство.

Оказалось, что баронесса, растеряв за ночь моложавость, энергичность не только сохранила, но и приумножила — шла шагом уверенным, твердым. Шагом хозяйки. Кстати, если принцесса умерла и свадьба расстроилась, так оно и есть. Молодой барон остается… кем он остается? Маменькиным сынком, если по-простому. Воевать может, управлять — нет. Отметим. Но с выводами торопиться не будем.

Они пришли к угловой башне. У входа нес караул стражник Замка. При виде приближающихся взял «на караул» и замер, выпучив глаза. Кажется, и дышать перестал. Детина — хоть в Императорскую Гвардию. И вымуштрован соответственно.