Андрей Корбут - Год 2990

* * * Я был похоронен заживо. Я понял это, как только открыл глаза. Меня окружал мрак, я не мог ни встать, ни сесть, мне трудно было дышать. А потом понял, что нахожусь внутри какой-то яйцеобразной сферы с тонкими и, как мне казалось, прозрачными стенками. Я не знал, сколько времени был без сознания и где ныне пребываю, не знал, кто или что виновник моего пленения, но верил, что смогу перенести себя куда-нибудь на поверхность, где был ранее, лишь попытаюсь. Так оно и вышло. Увидев над собой небо, я дал себе отлежаться. Я вновь был один и вновь должен был спорить с пустыней. Но я чувствовал себя более подготовленным к грядущим испытаниям - на мне был полностью снаряженный пояс, и это давало хорошие шансы, чтобы выжить. Не теряя надежды найти друзей, я включил радиомаяк. Затем достал дальнозоркие линзы, вооружил ими глаза и осмотрелся - даже горизонт был мне доступен. Нигде не было ни следов нашей платформы, ни того грозного явления - природы ли, высшего ли разума, что ее погубил. ...Я шел зеленой пустыней. Под ногами пыль прессовалась и становилась крепкой, как кирпич. Нереальные здесь следы... Спустя, может быть, несколько часов, я наткнулся на следы иные, человеческие, мне не принадлежавшие. Словно сумасшедший, я кинулся вдогонку за одним из моих друзей. Я был уверен, что за одним из моих друзей. Я снова и снова доставал линзы, снова и снова поглядывал на свой датчик, что должен был поймать ЕГО маяк. И оставался один. День подходил к концу. Измученный погоней я умерил и пыл, и шаг. И, наконец, решил дать себе отдых на ночь. После единственного за день глотка воды из "НЗ" я уснул мгновенно и проспал до утра как сурок. А утром... утром не было уже ни зеленой пыли, ни пустыни. Вокруг было нагромождение огромных валунов, так похожих на оплавленные глыбы стекла, грязного и полупрозрачного. Я приподнялся на локте и увидел свое отражение, точно в зеркале; оно было подо мной, удивительное каменистое плато Харона. Отложив на время завтрак, я выбрался на разведку, оседлав одну из глыб. Я находился в гигантской воронке глубиной, наверное, до 100 метров; я видел непреодолимый крутой склон зеленой пыли, вздымающейся над дном котловины одним колоссальным зеркалом, диаметром не меньше пяти километров, с разбросанными там и тут островами валунов, с единственным озером, как синим оком, в самом центре. Я наблюдал странную фауну и однообразную флору. У этого мира был особенный почерк, и впечатление, что все живое на Хароне создано аматором-авангардистом, не оставляло меня. Растительность здесь была сплошь коричнево-бурого цвета и напоминала кустарник. Около воды он был гуще, без труда пробивался сквозь зеркало-камень, но порою, точно вьюнок, стелился по воде, но лишь по самому краю. У озера же - а оно было от меня в ста шагах - паслось стадо животных, сравнимых, может быть, со свернутыми в клубок гусеницами или морскими ежами, с той поправкой, что некоторые были значительно больших размеров. Вокруг ядра, прозрачно-белого, с переливающейся и игравшей светом жидкостью, словно волосы Медузы-Горгоны, вились светло-водянистые, достаточно длинные и крайне многочисленные тонкие щупальца. На них оно опиралось; в них растворялись молодые побеги кустарника, рта просто не было. Они были разные: от трех-четырех метров в диаметре до совсем крохотных - со страусиное яйцо. Их были сотни. Но держались они вместе, и, если перекатывались, подобно "перекати поле", то словно подчиняясь одной команде. Зрелище было невероятно красивым. Для себя я назвал их "белым жемчугом". Затем мое внимание привлекли "стеклянные черви" и, будто жидкое стекло, бесформенные лепешки, проявлявшие особенную прыть в погоне за вдруг зависавшими невысоко над Хароном малиновыми облаками, и, наконец, огромный, сверкающий серебром, валун. Я удивился, когда он ожил, очевидно, охоты ради на показавшегося недалеко от него "червя", он ударил в него струей бесцветной жидкости, потом наполз на обездвиженное создание и снова стал камнем. Я инстинктивно огляделся. Казалось, любой из валунов, что был рядом, мог сойти за этого хищника. После некоторых раздумий я спрыгнул вниз с высоты, наверное, не больше двух метров; зеркало на поверку оказалось очень некрепким, даже мягким и пластичным - мои ноги вошли в него ровно на глубину ступни, оставив впечатляющий след, как мог бы я оставить в еще не застывшем бетоне, желая донести его до потомков. "Харон, очевидно, привык к более трепетному отношению, либо время как-то зализывает подобные шрамы", - поразмыслив, сказал себе я, окидывая взглядом горизонт и отутюженное дно котловины. Мое "приземление" было отмечено не только этим. На "белый жемчуг" будто налетел ветер - все стадо, прекратив на время свою пищеварительную деятельность, в едином порыве откатилось на добрую сотню метров, замерло. Я мог поклясться, что они наблюдают за мной. Потом они, верно, решили выяснить уже мою пищепригодность. Стадо - вся эта огромная масса соплей стало вытягиваться крутой дугой, уверен, с намерением в конце концов взять меня в кольцо. Похоже, они уважали во мне врага, коль ополчились всем миром. Какого-то желания экспериментировать над собой не было. Я сейчас же проверил их на прочность, нажав на гашетку почти до упора, отрезая ломоть с левого края. Мгновенная вспышка света - мгновенная моя победа - привела их в смятение. Но лишь на какой-то очень короткий промежуток времени они разорвались на островки - лишь тогда они утратили единую суть - как, снова объединившись, покатились вокруг озера на противоположный его берег. Сто метров отделяли меня от воды, и я прошел это расстояние с величием победителя, жалким, надо сказать, величием... я понял это, когда у самой кромки перед живительной влагой поскользнулся и, падая, пытался встать, что называется, "на четыре лапы", когда руки и ноги разъехались в стороны, словно меня бросили на лед. Я нервно засмеялся. Я лежал среди жирного, липкого, резиноподобного кустарника и был беспомощен, медленно по наклонной плоскости сползая к водоему. Все, что мне удалось, - перевернуться на спину. Вода была совсем близко, прозрачная с синеватым оттенком; однако дна я не видел. В какой-то момент мне показалось, что мое самопроизвольное движение прекратилось: то ли кустарник вцепился в меня, то ли склон стал ровно-пологим - не знаю. Но нестерпимый зной и нелепость моего положения, и жажда, и появившийся внезапно зуд во всем теле, и решимость встретить любую опасность, что может таиться в глубине, и, конечно, та огромная притягательная сила, какая только может исходить от возникающего среди пустыни бассейна, - все в совокупности толкнуло меня в озеро. Я окунулся с головой. Вынырнул, отфыркиваясь и взбрасывая волосы, а потом и вовсе позабыл о времени и своем местонахождении. О, это была вода! - На вкус дистиллированная, на ощупь совсем земная - парное молоко. Только насладившись сверх меры подарком Харона (о, как я тогда верил в его искренность), я предпринял попытку достигнуть дна. Я мог позволить себе находиться без воздуха тридцать минут. На двадцатой минуте я повернул назад. Казалось, подо мной остается бездна. За все это время я не встретил ничего, что могло бы походить на животный или растительный мир. Я не встретил ничего. Наверх я возвращался, старясь держаться как можно ближе к стене, идеально гладкой, стеклоподобной, внутри которой я наблюдал пробивающийся наверх кустарник, словно кровеносную систему некого огромного организма. До поверхности оставалось не больше пяти метров, когда я обнаружил "замурованное" в породу тело млекопитающего... Я почувствовал, что мне нехватает воздуха, набрал скорость и вынырнул. "Отдышаться и вернуться", - раздались в голове два щелчка. Но следом пришла усталость. В долю секунды мышцы мне уже не принадлежали: они онемели или как будто налились свинцом. Я лег на спину в надежде, что все быстро нормализуется. "Это не могло быть вызвано декомпрессией, размышлял я. - на Земле я опускался и глубже, и быстрее... Но это Харон... А что, если вода содержит в себе ядовитые вещества, вирусы или бактерии?" Я подумал, что могу поплатиться за собственную преступную беспечность и слабость. А озеро будто втягивало меня в себя. Я понял это вдруг, когда вода ополоснула лицо. Я сделал движение, предполагавшее... Нет, нет... то мой мозг, мои нервы, все мое существо послало моему телу сигнал SOS-требование выбираться из воды прочь. А тело осталось глухим. Оно безмолвствовало. Я чувствовал, что не в силах совершить еще одну телепортацию, я был опустошен... "Как глупо! Как неестественно глупо!" третировал я себя. Вода была надо мной. Пока не больше ладони. Небо Харона сквозь стекло воды стало похожим на земное. На меня это подействовало благотворно. Я сумел сосредоточиться. Найти свое внутреннее "Я". Тело обрело невесомость. Мир сузился до атома. Яркое солнце разорвалось на мириады звезд, падение в пропасть, тысячи игл, пронзившие и легкие, и сердце. И раскаленный металл, вытеснивший мозг... Когда я открыл глаза, то понял, что лежу среди кустарника на спине и медленно сползаю к водоему... На большее меня не хватило... Ко мне вернулась власть над моим телом, но я оказался пленником. Внешне безобидное растение, с кем столь хладнокровно расправлялся "белый жемчуг", держало меня в заложниках. Как просто можно от него избавиться показалось мне в первую минуту. Я снял с пояса кольт и несколькими выстрелами расчистил себе тропинку - путь к свободе. Я посчитал дело сделанным: мне надо было только протянуть руки, подтянуться на них, опираясь на обнажившееся зеркало, потом встать и уйти. Сколько бы времени мне понадобилось? - Максимум пятнадцать секунд, чтобы выбраться куда-нибудь подальше от водоема туда, где кустарник был не настолько густым. Харон не дал мне и двух секунд. Он стал истекать кровью. И кровь его, застывая, становилась кустарником. Он стал гуще, агрессивнее, его ветви потянулись ко мне, словно к желанной добыче. Вторая попытка прорваться боем показалась мне небезопасной. Оставалась лишь призрачная надежда, что Харон забудет обо мне, даст отлежаться и набраться сил для следующей телепортации. Так, смирившись со своей участью, я принялся созерцать окрестности. Моя жалкая борьба не привлекла ничьего внимания. "Белый жемчуг" держался от меня подальше, остальные представители животного мира предпочитали обходить озеро стороной... Очевидное лежало на поверхности. Только я по наивности попался в расставленные сети - озеро! Оно, несомненно, таило в себе опасность. В полудреме, полубодрствовании я провел время почти до ночи. И предчувствие, плохое предчувствие, становилось все сильнее.