Алексей Корепанов - Две стороны неба

- Рослов, ночью тебя прямо-таки тянет на цитаты. Пошли!

Они медленно направились к дороге, ведущей на холм. Пашка разглагольствовал, картинно разводя руками:

- Ночь вообще располагает к мудрым мыслям. Душа, освободившись от дневных дел, сбросив бремя больших и малых забот, становится легкой, светлой и сухой, как говаривал знаменитый эфесец Гераклит, и устремляется к горним высотам, постигая глубинную сущность мироздания. Ночь прекраснее дня, потому что днем, ослепленные сияньем солнца, мы не в состоянии заметить и понять всей красоты мира.

- Что-то такого не припомню, - удивился наставник Генрих.

- Мое собственное! А сколько шедевров о ночи создано поэтами! Взять хотя бы "Выхожу один я на дорогу"...

- Если ты сочинишь ночью что-нибудь лучше, мы подумаем над изменением твоего режима, - пообещала наставница Анна.

Наставник Генрих согласился:

- Таланты надо поощрять! - Так дайте же мне возможность!- обрадовался Пашка. - Разрешите гулять по ночам и я налажу серийное производство шедевров!

- И почему это наставникам можно, а нам вот нет? -задумчиво произнес Анджей в пространство.

- У вас, благородные графы, будет время поразмыслить на эту тему за толстыми крепостными стенами! - весело ответила наставница.

- Вперед, друзья! - воскликнул Пашка. - История сохранит наши имена!

- А завтра в Киево-Печерскую лавру мы, по всей вероятности, отправимся без вас, - добавила наставница.

Анджей протяжно вздохнул и первым начал взбираться на холм.

- Борцы за свободу всегда страдали, так уж повелось, - уныло сказал он.

- А чтобы нам не было скучно брести долгой ночной дорогой, я расскажу вам одну историю о капитане Феликсе Войте, - пообещал Пашка, обращаясь к наставникам. - А Роберт кое-что добавит.

*

Наверное, в каждом человеке есть некий ограничитель впечатлений, задерживающий поток воспринимаемой из внешнего мира информации, когда ее становится слишком много, и доводящий ее до сознания через определенный промежуток времени, когда человек уже в состоянии все воспринять и осмыслить.

Так размышлял Роберт, сидя на скамейке и рассеянно прислушиваясь к далеким голосам. Впереди, за низким кустарником, за белыми лестницами и золотистой полосой горячего песка разлеглось море. Море лениво приподнималось к горизонту, оно было зеленым и серым... Оно казалось застывшим и в то же время стремительно летело в бесконечность торопливыми гребнями мелких волн, оно отражало небесную синеву и все-таки оставалось иногда зеленым, иногда серым, но ни разу - голубым.

И все было впервые. Впервые - ширь и беспредельность, но беспредельность земная, уютная, совсем не похожая на черную пустоту другой стороны небес. Впервые - странная соленая вода. Впервые - ТАКИЕ небо и солнце. И первая встреча с медузой - скользкое прикосновение под водой и торопливо отдернутая рука, а потом любование нежной белой бахромой и изящными очертаниями морской жительницы, чем-то похожей на декоративные светильники из старых кинофильмов. И брызги от волн, бьющих в низкий каменный парапет, и запах гниющих водорослей, и россыпи хрупких раковин на берегу...

А до этого - тишина лавры. Гулкие медленные шаги за бесчисленными поворотами, желтые черепа за стеклом, неподвижные парчовые фигуры и иногда, из красного одеяния, - сморщенная коричневая рука... Тихие маленькие церкви в лабиринте узких коридоров.

Он не смог там долго пробыть, потому что огни над головой потускнели, налились угрюмой синевой, в стенах возникли двери каморок и тоскливая База воплотилась вдруг в этих длинных переходах, вырытых в незапамятные времена у днепровских берегов.

Море! Море...

"Сейчас я закрою глаза и этот мир исчезнет," - подумал он и с улыбкой закрыл глаза. Он знал,что с миром ничего не случится.

- На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн!

Полуголый Пашка с разбегу перепрыгнул через песочницу с забытой детской лопаткой и упал на траву у скамейки.

- Синьорино! Ты присутствовал при так называемом "геройском прыжке лосося", которым некогда славился Кухулин, - торжественно заявил Пашка, развалившись на спине.

Грудь и живот Пашки были пятнистыми, как у ягуара, нос и щеки пестрели неровными пятнышками коричневой и розовой кожи. Весь его облик убедительно говорил о злоупотреблении солнечными ваннами.

- Кухулин - это вождь папуасов?

- О темный человек! Кухулин - герой ирландских саг. А свой знаменитый прыжок он выполнял именно так, доказано научно.

Пашка с таинственным видом подполз к Роберту, огляделся по сторонам, заглянул под скамейку.

- Один друг моего отца работает в Институте времени. - Пашка понизил голос и еще раз заглянул под скамейку. - Понимаешь? В лаборатории разработки темпоральных систем. Результаты пока не публикуются, но я кое-что знаю. - Пашка перешел на шепот. - Удалось обнаружить несколько туннелей во времени и заглянуть в прошлое. Обыкновенной телекамерой. Энергии, правда, тратится уймища, зато кое-что удалось разглядеть. Я был вместе с отцом на демонстрации первого "тэ-фильма" - так их назвали - и вот там-то увидел...

- А где же эта лаборатория находится? - как можно безразличней спросил Роберт.

Пашка на секунду задумался.

- М-м... Под Москвой. А что?

- Ага! Поздравь друга твоего отца. Вероятно, он первый доказал, что древняя Ирландия находилась в подмосковных лесах!

Пашка беспечно отмахнулся.

- А! Спорить неохота. Пошли лучше купаться, всего три дня осталось!

Он вскочил, отряхнул прилипшие к ладоням сухие травинки. - Да я только что из воды.

- Тогда привет!

Пашка опять перепрыгнул через песочницу, с треском полез в кусты, прикрывая лицо рукой, и крикнул, уже невидимый, с той стороны:

- Совсем забыл! Туннель-то обнаружили в Ирландии и снимали там, а потом "тэ-фильм" просто привезли в подмосковную лабораторию. Так что все в порядке, скептик!

Море. Теплая прозрачная вода, нежные медузы над усыпанным ракушками желтым дном - и на дне видна каждая песчинка. А чуть дальше от берега дно незаметно понижается и неожиданно ныряет в глубину, в темный лес водорослей, пошевеливающих разлохмаченными лапами в холодной придонной воде. Там, над этими зарослями, становится жутковато, потому что знаешь: нога больше не найдет опоры, соленые волны сомкнутся над головой и сквозь зеленую толщу пробьется лишь неяркий отсвет горячего южного солнца. А у берега - гомон малышей, шумные игры, дугообразный полет и падение больших разноцветных мячей, музыка, смех, веселые голоса...

У самого пляжа покачивались от нетерпения в ожидании пассажиров белые катера, готовые в любую секунду сорваться с места и умчаться к длинному узкому острову, который лежал за горизонтом и был похож сверху на саблю. Загореть там, как говорили знатоки, можно было в два счета.