Алексей Корепанов - Марсианское диво

– У нас вообще грибы не едят, – немного смущаясь, ответил Сережа. – А кто ел, тот отравился. Отравлений много, каждый год…

– Вот карелы-та! – почему-то восхитился дед Тарасов. Сергей сначала не понял, при чем здесь карелы, а потом догадался. В его краях говорили: «Ты шо, турок?» – Нашими не отрависся, тута ни химии, ни радиации. Природа! Чернобыль далеко, не то что у вас. Опять же, знать надо, что берешь, и готовить с умом. Ешь, Сярега, я семисят пять годов ем – и живой, как видишь. И еще лет сто помирать не собираюсь.

Сережа нанизал на вилку солидный скользкий кусок неведомого продукта, осторожно попробовал. Да-а, это было вкусно! Вкуснее соленых орешков «Козацька розвага».

– А мы за грибами завтра собираемся, – сообщил, делая ударение на «завтра», Вячеслав Андреевич и вытер платком испарину с покатого, с глубокими залысинами лба. – Лена у нас тоже в этом деле дока.

– Ну, дока не дока, а десятка два вагонов за свои сорок с хвостиком насобирала, – улыбнулась тетя Лена, аккуратно очищая от скорлупы сваренное вкрутую еще в Твери яйцо. – И с груздями дело имела. Хорошие у вас грузди, Василь Василич.

– Ну так! – дед Тарасов победно выпустил струю дыма в потолок, распахнул ворот камуфляжа; водочка, она свое брала, распаривала душу и тело. – Места здеся богатые, хошь косой коси. За грибам собрались – эт хорошо. Хошь туда можно, – он махнул рукой с сигаретой в окно за спиной Вячеслава Андреевича, – хошь туда, – рука мотнулась в сторону приоткрытой в сени двери. – Тока к Лихой горке не забирайтеся, я всех городских предупреждаю. Наши-та и так не ходють, калачом не заманишь.

– Почему? – спросил оторвавшийся от груздей Сережа, а Вячеслав Андреевич перестал хрустеть свежим огурцом.

Дед Тарасов потер седую щетину на подбородке и многозначительно поднял палец:

– Нехорошее место. Не выдумал, от стариков слышал, а те – от других стариков. Древняя история. Плясни, Андреич, еще чуток, и я расскажу.

– Только уже без меня, – отозвался Вячеслав Андреевич. – Душно… Я лучше пепси-колы племянниковой. Или, вон, компота.

– Канпота так канпота, – легко согласился катьковский старожил. – Ну, таперя, как грится, за Расею-матушку!

Выпив и занюхав водку рукавом камуфляжа, дед Тарасов приступил к рассказу. Тетя Лена слушала не очень внимательно – она принялась возиться в сторонке с какими-то пакетами, что-то там пересыпала, перекладывала; Вячеслав Андреевич, устроившись вполоборота к столу, рассеянно смотрел в окно на наливавшуюся темнотой кромку недалекого леса, а Сереже было интересно. Манерой вести повествование дед Тарасов напоминал дидуся Панаса из давней ежевечерней детской телепередачи на сон грядущий, только у Панаса, в отличие от катьковского старичка-боровичка, не заплетался язык.

Было это дело, говорил дед Тарасов, во времена тверского князя Михаила Ярославича. («Ну, который теплоход таперя, по Волге ходит, «Михаил Ярославич», мученик святой», – пояснил дед.) Разбитый московскими войсками, он с остатками дружины укрылся здесь, в дальнем лесном уголке своих владений, намереваясь пробираться в Литву за помощью, чтобы потом напасть на Москву и в пух и прах разнести спесивых москвичей. («Москалей», – улыбнулся про себя Сережа.) Дружина стояла в одной из местных деревень, из тех, что сгинули теперь с лица матушки-земли, готовилась к дальнейшему походу в литовские пределы. Опасаясь преследования московитов-московитян, князь пустил по окрестностям дозоры. И вот один такой дозор забрел на Лихую горку. Только тогда ее еще не называли «Лихой» – был это безымянный холм у слияния двух ручьев. «Точнее, это сейчас ручьи, – поправился дед Тарасов, – а тогда были целые речки, навроде Осуги, Поведи, а то и Тверцы». Там, на том холме, когда-то располагалось древнее, времен волхвов, языческое святилище («Капище», – вставил Вячеслав Андреевич, все внимательнее вслушиваясь в размытую речь нового Бояна), а потом, при новой вере христианской, идолов скинули, святилище развалили. Одним словом, все как при революции или перестройке, будь они неладны, вместе с лысым Ильичом и лысым меченым Мишкой. («Правильно, – сказала тетя Лена от своих пакетов. – Наш силикатный чуть ли не три года простаивал, люди не черта не получали».)

– Так вот, – покивав согласно, продолжал дед Тарасов, – взошли они на горку, чтобы осмотреться – трое их было али четверо… и пропали.

– Что значит пропали? – недоверчиво осведомился Вячеслав Андреевич. – Исчезли? Сквозь землю провалились?

– Да так вот и пропали. Провалились ли, исчезли… – Дед Тарасов пожал узкими плечами. – Не знаю. То есть, не все пропали, один остался, который на горку не ходил. Прибежал к князю, так и так, грит, бяда. Ну, снарядили туда отряд, все там облазили, нашли пустошь подземную…

– Ага, – кивнул Вячеслав Андреевич. – Нашли-таки.

– Так пустошь же, – стараясь твердо выговаривать слова, со значением сказал дед. – Пус-тошь. Пустое, значить, место. Навроде подземной пирамиды. Так никого и не отыскали. Оттого и горка – Лихая. Лихо, потому что – бяда. Уничтожили идолов – вот они и отомстили.

Дед покрутил в руке пустой стакан, дунул в него, выразительно взглянул на Вячеслава Андреевича. Тот, сделав вид, что не понял намека, отхлебнул компота, поставил чашку и заговорил, адресуясь не к деду, а к давно уже переставшему жевать Сереже:

– Есть у нас на факультете такой курс для студентов – «История Верхневолжья». И читаю я его чуть ли не со времен этого самого князя Михаила Ярославича. А был он, кстати, не только князем тверским, но и великим князем владимирским. И, между прочим, племянником Александра Невского. Напутано тут немало у ваших стариков, Василий Васильевич, – перевел он взгляд на деда. – Не Москва била Михаила Ярославича, а сам он наголову разбил союзную армию Москвы и всех суздальских князей плюс еще сильный татарский отряд в битве при Бортенево. И владения тут были вовсе не тверские. Что такое Торжок? Новый Торг, новгородское поселение. Это уже потом он Торжком стал. Новгородские это были земли, а не тверские, Василий Васильевич. Хотя Тверь и давала ему прикурить, и не раз. Тот же Михаил Ярославич, победив новгородцев, вообще приказал срыть новоторжские укрепления, а позднее другой князь тверской, он же великий князь владимирский, Михаил Александрович, поджег посад, и город полностью выгорел. И не бежал Михаил Ярославич ни в какую Литву, а убили его в Золотой Орде, прямо в шатре, из-за происков московского князя Юрия Даниловича. Тот хотел с помощью хана Узбека сместить Михаила Ярославича с общерусского княжения и самому получить ярлык на Владимир. А через четыре года сын Михаила Ярославича Дмитрий Грозные Очи встретился в ханской ставке с Юрием Московским и отомстил ему за гибель отца: убил Дмитрий Тверской Юрия, и казнили его по приказу хана за этот самосуд. Вот так-то вот, Василий Васильевич.