Алексей Корепанов - Марсианское диво

– Батончик. Вкусно. – И вновь потыкал пальцем в свой приоткрытый рот.

Коренастый, поколебавшись, принял подношение. В его выпуклых темных глазах с тяжелыми приспущенными веками блестел свет факелов, и никаких эмоций не читалось на сухом, исчерченном глубокими складками лице, обезображенном давним, судя по всему, шрамом. Жрец осторожно провел пальцем по обертке (все остальные полукругом обступили его, рассматривая незнакомую вещицу), – и Торнссон тут же забрал батончик назад, вновь выругав себя за очередную оплошность.

– Вот так!

Он надорвал обертку, обнажая сам батончик, поднес его ко рту, сделал вид, что собирается откусить – и, приложив левую руку к сердцу, вернул коренастому.

Тот раздвинул узкие губы в осторожной полуулыбке, показав желтоватые, крепкие на вид зубы, и тоже поднес батончик к лицу. Только не к губам, а к своему орлиному носу. Шевельнув ноздрями с нефритовыми кружочками, втянул в себя воздух, приподнял густую черную бровь – и спрятал батончик куда-то под плащ.

Наверное, это можно было считать хорошим знаком – жрец не отверг подношение чужака, не выбросил его… хотя и пробовать тоже не стал.

«И я бы не стал, – сказал себе пилот. – Вполне естественная осторожность. Давай, продолжай, не стой столбом. Даже если ты и Столб!»

– Свен, – сказал он, глядя на коренастого, и похлопал себя по груди. – Я Свен. А ты? – он повернул ладонь к своему визави и выжидающе замолчал.

В ответ коренастый произнес какую-то длинную фразу, состоявшую, казалось, из одного-единственного слова. И слово это Торнссон не понял.

Однако сам факт, что на него вроде бы не собирались нападать, сбивать с ног и заламывать руки, придавал ему силы и подталкивал к новым действиям.

Показав рукой на отверстие в потолке, над чашей, пилот произнес:

– Марс. – Потом показал на себя: – Я… – Помахал руками, как крыльями: – Прилетел… -Вновь показал на отверстие: – С Марса. Марс. – Потыкал пальцем в пол: – Сюда.

И вновь в ответ последовала длинная, с разнообразными скачущими интонациями тирада – и вновь, увы, совершенно непонятная. Закончив ее, коренастый выставил указательный палец с длинным ногтем – на пальце поблескивало широкое, серо-белое с черными пятнами каменное кольцо (у одной из подруг Свена было похожее, она говорила, что это не просто обсидиан, а «снежный обсидиан», очиститель тела от разного негатива) – и приблизил его к плоской коробке фонаря, висевшей на груди пилота.

Это могло быть расценено двояко: и как желание вновь увидеть вспыхивающий свет, несравнимый с тусклыми факелами и неярким костром, – или же как желание стать обладателем удивительного устройства.

«Ах ты, смуглолицый брат мой… – Торнссон был в затруднении. – Хочешь, чтобы я подарил тебе фонарь? А потом тебе приглянутся мои часы, мой комбинезон, мои ботинки… И рация – хотя какой тебе прок от рации? И нож. И зарежешь ты меня этим ножичком, принесешь в жертву своему солнечному богу…»

Наверное, отказывать жрецу все-таки не стоило – вдруг этот отказ будет воспринят как страшное оскорбление? Но, с другой стороны, – не расценят ли согласие расстаться с фонарем как слабость пришельца?

Любой промах мог оказаться роковым – и пилот почувствовал, как на лбу у него выступила испарина. Но нужно было принимать решение – и причем принимать быстро.

Торнссон с юных лет умел быстро принимать решения. За что и уважали его, и считались с ним в родном привокзальном районе Портленда. Видно, была это наследственная черта, перешедшая от далеких предков, от викингов, наводивших страх на Европу, – они зарекомендовали себя решительными парнями, и Столб-Тор гордился своими пращурами.

«А ну-ка, сделаем вид, что поняли тебя именно так: продемонстрируем еще раз работу фонарика. А потом…»

Он уже знал, что сделает потом.

Передвинув пластинку выключателя, пилот направил световой луч прямо в лицо отпрянувшему жрецу, обвел стены и потолок – и выключил фонарь.

И вновь перешел на язык жестов, сопровождая их словами.

Пальцем – себя в грудь:

– Я…

Потом – вокруг:

– Здесь…

Указательный палец поднят, остальные сжаты:

– Один…

Палец вверх, в потолок:

– А там…

Взмахи руками-крыльями:

– Летают…

Кулаки сжаты и разжаты, и вместо кулаков – две растопыренные пятерни. И так, неторопливо, чтобы успели сосчитать, десять раз. Десять раз в полной тишине и при всеобщем внимании сжались и разжались кулаки.

«Считайте, считайте, ребята, – если умеете считать больше десяти, – сколько таких, как я, поблизости, в небесах. Моих приятелей».

Десять раз по десять пальцев – это сотня. Это – сила.

«Только бы поняли, – подумал пилот, обводя взглядом непроницаемые лица. – Вот дьявол, словно маски нацепили… Сообразили – или не дошло?»

Был у него и запасной вариант. Если ситуация станет явно угрожающей, эта горстка немолодых людей вряд ли сможет помешать ему быстренько-быстренько покинуть храм. Правда, его бегство, конечно же, будет воспринято как слабость – но лучше все-таки иметь запасной вариант, чем не иметь никакого.

«Вот ведь истуканы! – Пилот нервничал. – Повторить?»

Но повторить Торнссон не успел. С шорохом отворились скрытые каменной чашей двери, и от воздушной струи качнулось пламя факелов и выбросил вверх огненные лепестки почти уже догоревший костер.

Жрецы, как по команде, повернулись в ту сторону, и пилота вновь словно окатила горячая волна. Ему было ясно, что это вернулся гонец – и, разумеется, вернулся не один.

Кого же он привел – группу захвата?

Свен Торнссон стоял, опустив руки, и прислушивался к шагам тех, кто шел сюда от дверей. Он не боялся – но и безмятежным спокойствием назвать его состояние было никак нельзя…

Флоренс не испытала каких-то особых эмоций, когда разглядела в слабом свете, исходившим от стен зала, кто именно приближается к ней. Чувства ее можно было бы сравнить с безнадежно увядшими листьями, которые – поливай не поливай – уже не вернуть к жизни. А вот Алекс Батлер последние несколько метров не то что пробежал – пролетел, и стиснул Флоренс в объятиях с такой силой, с какой еще никогда никого не обнимал.

– Господи, Фло!.. Господи!.. – срывающимся голосом приговаривал он, прижимая безучастную Флоренс к груди. – Живая…

– Пусти, мне больно.

Она попыталась оттолкнуть ареолога и он наконец разжал руки и, отступив на шаг, оглядел ее с ног до головы, будто все еще не веря, что это не мираж, не призрак, а самая настоящая Флоренс Рок. Ложбину с хрустальным черепом за ее спиной он не замечал, он ничего сейчас не видел, кроме невысокой женщины со слегка отрешенным лицом и потускневшими, словно подернутыми патиной, глазами.