Орсон Кард - Песенный мастер

— Он, объяснил? Что он объяснил?

— Вы, Управляющий, всем не управляете. Вы не имеете влияния на дворцовую гвардию, у которой имеется свой собственный Капитан, назначенный самим Майкелом. У вас нет влияния на какие-либо аспекты имперского правления, за исключением администрирования дворцом и дворцового протокола. И никто, Управляющий, не управляет мною. Кроме самого меня.

Управляющий ожидал многого. Только не от девятилетнего пацана, пусть даже и ангельской красоты, в голосе которого было больше командных ноток, чем у адмирала флота. И силе, звучавшей в этом голосе, можно было подчиниться. И Управляющий, который никогда и нигде не смущался, сейчас был полностью сконфужен.

— Певческий Дом ничего о таком не говорил.

— Певческий Дом, Управляющий, и не скажет. Чтобы иметь возможность петь, я должен жить определенным образом. Если же я не смогу жить, как должен, тогда я отбуду домой.

— Это невозможно! Ведь имеются правила, которым надо следовать!

Анссет не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Когда я встречусь с Майкелом?

— Когда об этом скажет протокол!

— И когда же это будет?

— Когда я соглашусь на это. Это я составляю расписание для Майкела И это я допускаю или не допускаю к нему.

Анссет только улыбнулся и тихо зажужжал. Управляющий почувствовал себя совершенно легко. Позднее он попробовал понять, почему, но не смог.

— Вот это уже лучше, — сказал он. Он был настолько доволен, что даже уселся, сидение приняло его в свои объятия. — Анссет, ты даже понятия не имеешь, как это тяжело — быть управляющим.

— Да, у вас много дел. Рикторс рассказывал мне.

Управляющий хорошо владел собой и гордился этим. Ему стало бы не по себе, если бы он узнал, что Анссет прекрасно читает все оттенки его голоса и знает теперь, что Управляющий не очень-то любит Рикторса Ашена.

— Интересно, — сказал теперь Управляющий, — а вот мог бы ты спеть чего-нибудь прямо сейчас. Ты же знаешь, музыка смягчает дикие сердца.

— Я бы с радостью спел для вас, — ответил Анссет.

Управляющий подождал, а затем вопросительно глянул на мальчика.

— Но я Певчая Птица Майкела. Я не могу петь ни для кого другого, пока не встречусь с Майкелом, и он не даст на это согласие.

В голосе Певчей Птицы было столько издевки, что Управляющий даже вспотел, он совершенно растерялся, как будто попытался переспать с женой своего хозяина и вдруг выяснил, что она над ним просто насмехается. Похоже, что с этим мальчишкой еще хлебнешь лиха.

— Я поговорю с Майкелом о тебе.

— Он знает, что я здесь. И, как я слыхал, ему не терпится встретиться со мной.

— Я же сказал, что поговорю.

Управляющий повернулся на месте и вышел — скорый и драматический уход; только драма была совершенно испорчена, когда его догнал голос Анссета, вежливый и громкий настолько, будто мальчик нашептывал ему на ухо: «Спасибо». В этом « спасибо» были уважительность и благодарность, так что Управляющий и сердиться-то не мог, впрочем, у него не было и мысли сердиться. Мальчик явно собирался уступить ему. Явно.

Управляющий направился прямо к Майкелу, он был один из многих, кому это было позволено, и сказал, что Певчая Птица уже на месте и с нетерпением ждет встречи, что это и вправду очаровательный мальчик, хотя чуточку и упрямый, на что Майкел ответил: «Вечером, в десять», после чего Управляющий вышел, дал указания своим людям, что и когда делать, отрегулировав весь распорядок, нарушенный данной встречей, а потом до него дошло:

Он сделал именно то, чего желал мальчик. Он сам все переделал, чтобы ему угодить.

Я теряю класс, сказал он сам себе, чувствуя, как холодеет внутри.

Ненавижу малого сукина сына, сказал он себе позднее, когда запылали щеки.

В контракте было сказано, что мальчик будет здесь шесть лет. Управляющий подумал про эти шесть лет, и ему показалось, что это ужасно долго. Чудовищно долго!

Во дворце не было музыки.

Наконец-то Анссет понял это, и ему стало легче. С тех пор, как он прибыл сюда, что-то его давило. И дело было даже не в том, что дворцовая охрана подвергла его обыску, даже не в том, что ему казалось, что его затянуло в машину и перемалывает… Мальчик понимал, что все здесь будет совершенно иным, и хотя все было странным, по сравнению с жизнью в Певческом Доме, ничего нельзя было бы назвать «неправильным». Анссет был очень далек от космополитического взгляда на вещи, но и сам Певческий Дом никогда не позволял ему думать, будто здесь все «правильно», а в любом другом месте — нет. Скорее уж, Певческий Дом был для мальчика родным, а вот тут все было чужим.

Но вот полное отсутствие музыки… Музыка была даже в Богге, даже в ленивом Степе были свои песни. Здесь же искусственный камень, который был крепче стали, практически не проводил звуков; мебель молча воспринимала садящиеся на нее тела; слуги тихонечко бежали по своим делам, гвардейцы тоже были бесшумными; звучали только машины, но даже их шум был приглушен.

Во время его поездки в Богг и Степ рядом с ним была Эссте. Некто, кому мальчик мог петь, и который мог понимать значение его песен. Некто, чей голос был полон тщательно контролируемых модуляций. Здесь же все были такими грубыми, такими неотрегулированными, такими безразличными к другим.

И Анссет чувствовал тоску по дому, когда водил пальцем по теплым камням, столь не похожим на холодную скалу стен Певческого Дома. Мальчик тихонько гудел, но здешние стенки поглощали звук, ничего не отражая. И еще, ему было жарко. Это тоже было неправильным. С трех лет он рос в довольно-таки прохладном здании. Это же место было настолько теплым, что мальчик мог бы спокойно сбросить одежду, и все равно ему было бы жарковато. Как здешние приспосабливаются к этому?

Его беспокойство не уменьшилось даже после того, как он остался один после того, как раболепный слуга провел мальчика в комнату и сообщил, что теперь она принадлежит ему. Здесь не было окон, на двери не было никакого устройства, чтобы Анссет смог сам открыть ее. Оставалось только ждать, но он не пел, так как не был уверен, что его кто-нибудь не подслушивает — об этом Рикторс Ашен предупреждал чаще всего. Мальчик молча сидел и прислушивался к отсутствию музыки во дворце, не желая делать ничего, пока не встретится с Майкелом, не зная, правда, когда это произойдет, да и вообще, случится ли такое, раздумывая над тем, а не оставить ли это место, где он мог бы быть и Глухим.

Нет.

Это тоже неправильно.

Музыка здесь есть, понял Анссет. Только она была какофонией, а не гармонией, потому-то он сразу ее и не распознал. В Степе и Богге настроения этих городов были униформированными. Хотя у каждого индивидуума и были свои собственные песни, все они лишь варьировали общую тему, и все они сливались вместе, чтобы дать городу его неповторимое чувство. Здесь подобной гармонии не было. Один только страх и недоверие, и до такой степени, что не было даже пары голосов, которые бы пели совместно. Все было так, как будто мелодии разговоров, мыслей, свободного выражения чувств каким-то образом могли опаснейше скомпрометировать человека, подвести его к краю смерти и мрачного ужаса. Так что во дворце имелась музыка, вот только можно ли было называть это музыкой.