Журнал «Если» - Если, 2011 № 05

— И подобные субъекты имеют либо недостоверную память, либо способность лгать? — спросил Мэнни.

— Это верно, но я должна подчеркнуть, что подобное происходит в одном случае из сорока.

Мэнни кивнул:

— Понятно. Значит, когда вы сообщаете о воспоминаниях, которые являются достоверными, вы говорите о том, что было воспринято и потому сохранилось в памяти индивидуума, верно? Я имею в виду, если зрение или слух субъекта работают недостаточно хорошо, он может вызвать в памяти образы и звуки, искаженные его органами чувств, это так?

Доктор тоже кивнула:

— Так.

Мэнни словно превратился в любознательного студента:

— А наши воспоминания обусловлены нашим же собственным отношением к фактам, не так ли? Если человек ассоциирует собак со злостью и нападением, он может припомнить, что виденная им собака собиралась напасть, хотя животное оставалось совершенно спокойным, верно?

— Да-а, — медленно ответила Монкриф. — Но в определенных рамках.

— В каких же рамках?

— Ну, если у человека есть время увидеть, что собака делает в действительности, думаю, он не станет фабриковать небывальщины. К примеру, не скажет, что с ее клыков капала кровь, если подобного не было на самом деле.

— Но если вдруг собака сделает дружелюбное движение, субъект может интерпретировать, а следовательно, и рассказать это по-другому, верно?

— Да, думаю, вы правы.

Мэнни кивнул:

— И еще один вопрос. Если у человека искажено восприятие из-за психического заболевания, или употребления наркотических средств, или повреждения мозга, или по иным причинам, может ли процедура полной правды вылечить подобные вещи?

Доктор на секунду нахмурилась, затем ответила:

— Нет, но у нас имеются другие методики, которые мы можем задействовать, чтобы повлиять на подобные искажения.

Адвокат мелко и часто закивал, угодливо соглашаясь:

— Конечно, конечно, безусловно это можно вылечить, но разве вам не надо знать о подобных обстоятельствах заранее, до того как начать процедуру?

— Мы должны об этом знать.

Мэнни благодарно улыбнулся и снова сел на место, сияя на весь зал, будто планировал угостить всех присутствующих обедом с выпивкой.

Дитер Альторен, 28 лет, светловолосый, с очень белой кожей и серьезным выражением лица, тонкий как жердь, был приведен к присяге как следующий и последний свидетель истца. Мягко и нежно Феримонд прошелся с Альтореном по его визиту в офис к Тине Бельтран. Это произошло через две недели после прохождения им процедуры полной правды. Феримонд расспросил, как выглядело помещение, что было надето на женщине, цвет лака на ногтях. Потом они подробнейшим образом разобрали сам разговор, останавливаясь на каждом вздохе и фразеологическом обороте в речи Бельтран, как он спросил ее о дефрагменторах, как она ответила, что собирается написать одну программку, как он предложил заплатить ей за копию и она согласилась.

На всем протяжении опроса свидетеля истца Мэнни спокойно перекладывал на адвокатском столе несколько монеток, словно даже не замечая, что Альторен говорит. Когда Феримонд сказал: «Свидетель ваш», Мэнни встал с еще большим трудом, чем ранее, и нелепо перетасовал свои бумаги, приведя их в еще больший беспорядок. Он сконфуженно взглянул на свидетеля и еще секунд двадцать искал нужную ему страницу. Ох уж этот Мэнни, глупый толстяк!

— Доброе утро, мистер Альторен, — улыбнулся он.

— Здравствуйте, сэр.

— Давайте вспомним: мы с вами до сегодняшнего дня не встречались?

Альторен одарил Мэнни понимающей улыбкой, словно распознал ловушку:

— Я давал вам письменные показания, мистер Суарес.

Мэнни коснулся пальцами лба, как человек, забывший в машине ключи.

— Верно, верно, спасибо, что напомнили. Показания. Это было в марте, не так ли?

— В апреле, мистер Суарес, — улыбка Альторена стала шире.

— Ну конечно! Вот те на! — Мэнни печально покачал головой. — Но в любом случае, мы можем с уверенностью сказать, что мы с вами не встречались раньше, до подписания показаний, не так ли?

Выражение лица Альторена резко изменилось. Казалось, он говорит неохотно, но остановиться не в силах:

— Боюсь, нет.

Брови Мэнни поползли вверх, и он вскинул голову:

— Как это нет?

Голос свидетеля стал заметно тише:

— Нет, сэр. Мы встречались в январе у меня дома.

Мэнни нахмурился и отложил свои бумаги, открыл ежедневник в кожаном переплете, сверил даты и закрыл его.

— Я приходил к вам домой?

— Да.

— Один?

— Нет, сэр, ваша помощница миссис Моралес была с вами. — Свидетель указал на Эльзу.

— Ага. — Мэнни закусил губу, глядя на Эльзу в очевидном замешательстве. Потом он заговорил, словно поддерживая старательно продуманную шутку: — Ну ладно, если это была зима, представляю себе, как ужасно я выглядел! Не лучшее время года для меня…

Альторен обрел еще более несчастный вид.

— Это точно. Ваша кожа была ужасающе зеленой.

Мэнни слегка напрягся, но тут же расслабился:

— Ну да, зеленой, вы имеете в виду, я выглядел нездоровым… Словно меня подташнивало?

Альторен покачал головой:

— Нет, я имею в виду изумрудно-зеленый цвет. Как лужайка моего соседа.

Мэнни буквально разинул рот, потом переспросил:

— Моя кожа?

— Да.

— Изумрудно-зеленая?

— Точно так.

Мэнни повернулся к присяжным, все они внимательно изучали его красновато-бронзовую смуглость, некоторые с озадаченным выражением лица.

— А волосы у меня случайно не были тоже зелеными?

Феримонд, казалось, только теперь осознал, что происходит, и со свойственной ему спокойной мягкостью перебил:

— Протестую. Подобные вопросы неуместны, в них нет необходимости.

Однако судья Рэкхем рассматривала Альторена и даже не взглянула на Феримонда.

— Протест отклонен. Вы можете отвечать, мистер Альторен.

— Нет, сэр, волос у вас вообще не было, зато прямо на голове росли усики-антенны, как у насекомых, только очень большие…

Один из зрителей громко загоготал, судья предупреждающе взглянула на него.

Мэнни сглотнул, выпил воды и снова сглотнул. Потом слабым голосом вопросил:

— Какого цвета антенны? Тоже зеленые?

— Нет, ярко-красные. И они шевелились.

В зале раздался хохот. Рэкхем и Феримонд наблюдали за действом сердито и неотрывно, хотя и по разным причинам. Мэнни беззвучно, одними губами повторил: «Шевелились». Затем поднял руки в явной беспомощности и сказал, словно заметил по ходу дела:

— Ну ладно, надеюсь, у миссис Моралес кожа была не зеленая?

— Нет, сэр.

— Это хорошо. Вы помните, как она была одета?

— Да разве я могу забыть! На ней не было блузки.

— Без блузки? В январе?

— Без блузки под пальто.

— Ого. Вы имеете в виду, что она сидела у вас дома в одном лифчике?