Джордж Ланжелан - Муха [= Муха с белой головой / The Fly (La Mouche)]

— Великолепная идея, Элен, — сказал супруг при появлении горничной с бутылкой шампанского после нашего ужина при свечах. — Мы отметим событие воссозданным шампанским! — С этими словами он взял поднос и направился в лабораторию.

— Ты думаешь, оно будет такое же, как и перед распылением?

— Не бойся. Сама увидишь, — сказал Андре, открывая дверь телефонной будки, которую от привез в лабораторию и переделал в то, что называл передатчиком. — Поставь его сюда, — он указал на табуретку, стоявшую внутри будки.

Тщательно закрыв дверь, Андре отвел меня в другой конец комнаты и дал мне солнцезащитные очки с очень темными стеклами. Сам тоже надел очки и пошел к пульту управления около передатчика.

— Элен, ты готова? — спросил муж, выключая свет. — Не снимай очки, пока не скажу.

— Я не сдвинусь с места, Андре. Начинай.

Поднос едва было видно в мерцающем зеленоватом свете за стеклянной дверью.

Андре нажал на выключатель.

Комнату ярко осветила оранжевая вспышка. Внутри будки я увидела потрескивающий огненный шар и почувствовала его тепло на лице, шее и руках. Все продолжалось лишь доли секунды и перед глазами у меня возникли черные провалы с зелеными краями такое бывает, если долго смотришь на солнце.

— Ну, вот! Теперь можешь снять очки, Элен, — слегка театральным жестом супруг открыл дверь будки. Хотя Андре подготовил меня, я была поражена, не увидев там ни шампанского, ни бокалов, ни подноса, ни табуретки…

Андре церемонно взял меня под руку и повел в соседнюю комнату, в тот угол, где стояла вторая телефонная будка. Распахнув дверь, он торжественно снял с табуретки поднос с шампанским.

Чувствуя себя в роли добродушного зрителя, которого фокусник вытаскивает на сцену, я воздержалась от слов «Все сделано при помощи зеркал», потому что знала — это расстроит мужа.

— Надеюсь его можно пить? — спросила я, когда пробка выстрелила.

— Конечно, Элен, — ответил Андре, подавая бокал, — но это мелочи. Отведай шампанского, и я покажу тебе нечто поразительное.

Мы вернулись в первую комнату.

— Ах, Андре! Вспомни беднягу Дандело!

— Это лишь морская свинка. Я уверен, все будет нормально.

Он поставил пушистого зверька на зеленый пол будки и быстро закрыл дверь. Я надела темные очки снова и увидела и ощутила яркую вспышку, сопровождаемую треском.

Не дожидаясь, когда Андре откроет дверь, я бросилась в соседнюю комнату и заглянула в будку приемника.

— Ах, Андре! Дорогой! Она действительно здесь, — воскликнула я, наблюдая с волнением за бегающим взад и вперед зверьком. — Потрясающе! Все получилось! Тебе удалось это сделать!

— Надеюсь, но я должен запастись терпением. Через несколько недель буду знать наверняка.

— Что ты имеешь в виду? Смотри! Она живая…

— Да, похоже на то. Но мы должны посмотреть — все ли ее органы в целости и сохранности, а на это уйдет некоторое время. Если зверек будет полон жизни и через месяц, тогда эксперимент можно считать удачным.

Я попросила Андре разрешить мне присматривать за морской свинкой.

— Хорошо, но только не перекорми ее, — согласился он, улыбаясь моему энтузиазму.

Хотя Андре не позволял мне доставать Опля (так я назвала свинку) из коробки в лаборатории, я повязала вокруг ее шеи розовую ленточку и два раза в день ее кормила.

Опля скоро привыкла к своей розовой ленточке и стала совсем ручной, но этот месяц ожидания показался мне годом.

И вот однажды Андре принес в лабораторию Миккет — нашего коккер-спаниеля. Он держал это в тайне от меня, прекрасно понимая, что я бы никогда не согласилась проводить такие опыты над собакой. Но затем Андре сообщил, что Миккет удалось успешно транспортировать уже несколько раз и операция ей чрезвычайно понравилась: она выскакивала из реинтегратора и тут же сломя голову мчалась в соседнюю комнату и царапалась в дверь передатчика, желая, как выразился Андре, «попробовать еще разок».

Теперь я ожидала, что супруг пригласит своих коллег и специалистов из министерства авиации. Обычно он поступал так по окончании исследования и перед тем, как выдать длинный и подробный отчет. Всегда проводил в из присутствии пару-другую опытов. Наконец, я спросила его, когда же он собирается устроить свой непременный «вечер сюрпризов».

— Нет, Элен, еще не скоро. Открытие слишком важно. Мне нужно много над ним работать. Понимаешь, есть еще особенности транспортировки, которые я не могу толком понять. Что же, я просто скажу всем этим выдающимся профессорам, что делаю то-то и то-то и бах — получилось. Что еще важней, нужно быть готовым ответить на любой сокрушительный аргумент, который они обязательно придумают, когда сталкиваются действительно с чем-то стоящим.

Конечно, мне никогда не приходило в голову, что Андре попытается, по крайней мере, на данной стадии, поставить опыт на живом человеке. Но, зная Андре, следовало предположить, что он никому не разрешил бы войти в передатчик, не попробовав это сам. Потому он и продублировал все выключатели внутри будки дезинтегратора. Я обнаружила это только после несчастного случая…

В то утро, когда Андре проводил этот страшный эксперимент, он не пришел на обед. Я послала горничную в лабораторию с подносом, но она принесла его обратно вместе с запиской, которая была приколота с внешней стороны двери:

«Прошу не беспокоить, я работаю».

Время от времени он поступал так и раньше, и я, хотя и отметила, что записка была написана необычно крупным почерком, но особого значения этому обстоятельству не придала.

Когда я пила кофе, в комнату ворвался Анри с известием, что поймал странную муху и хочет мне ее показать. Я отказалась даже посмотреть на его зажатый кулачок и потребовала, чтобы он немедленно отпустил муху.

— Но мама, у нее такая странная белая голова!

Подведя сына к открытому окну, я повторила приказание и он выпустил муху. Я помнила, что Андре не выносил жестокости в любой форме по отношению к живым существам и рассердился бы, узнав, что сын запрятал муху в коробочку или бутылку.

В тот вечер Андре не появился и к ужину. Чуть встревоженная, я побежала в лабораторию и постучала в дверь.

Он не ответил на стук, но я услышала его шаги, и через мгновение он просунул под дверь записку, напечатанную на машинке:

«Элен, у меня неприятности. Уложи мальчика спать и приходи через час».

В испуге я принялась стучать в дверь и звать его, но казалось Андре не обращал на это никакого внимания. Услышав знакомый стук пишущей машинки, я почувствовала некоторое облегчение.

Уложив Анри, я вернулась в лабораторию, где обнаружила под дверью еще одну записку. Моя рука дрожала, когда я поднимала записку, потому что уже тогда начала догадываться; стряслось нечто ужасное. Вот что было там написано: