Олег Дивов - След зомби (Трилогия)

Тим положил трубку и тут же поднял ее снова.

— Не надоело? — осведомился он довольно агрессивно.

— Ну и скотина же ты!

— Про скотину уже было.

— Ты скотина, скотина, скотина! Ты предатель! Ты грязный лживый двуличный предатель! Чего стоят все эти твои красивые слова, которые ты мне говорил, а?!

— Да я их тебе уже полгода…

— Подлец! Ничтожество! Предатель!

— Положим, если кто и предатель, так не я…

— Скотина! Я за все свои ошибки попросила у тебя прощения! Честно и откровенно! А ты…

— Ты действительно ничего так и не поняла, — заключил Тим, горестно кивая своим мыслям.

— А что тут понимать?!

— Я совсем не тот мужчина, что тебе нужен. Я ушел. Я не вернусь.

— Да какой ты мужчина?! Ты тряпка, ты слабак, ты ничтожество!

— Шла бы ты в глубокую задницу, — попросил Тим и бросил трубку на рычаги. Снял ее и положил на стол. Налил и выпил. Встал, глотнул воды из чайника. Проделал несколько замысловатых пассов руками, будто оглаживая свое тело. Застыл в странной расслабленной стойке, будто готовясь к рукопашному бою. И неожиданно легко «щелкнул».

Кухня окрасилась во все цвета радуги. Разной интенсивности, цвета эти пульсировали, текли, переливались. Одни были холодными, другие теплыми, одни гладкими, другие мохнатыми, будто шерстяными — и все были видны. Бездушные на вид предметы ожили и заговорили с Тимом на языке пси.

На этот раз Тим, похоже, «щелкнул» непривычно глубоко, потому что сквозь оконное стекло просочился и подлетел знакомиться дружелюбный бледно-голубой бублик. Раньше Тим почти не видел эти сгустки материи, болтающиеся в воздухе по каким-то своим делам. Тим подставил ладонь. Бублик деликатно на нее спланировал, посидел несколько секунд, ерзая, будто устраиваясь поудобнее, — и вдруг в руку провалился, растворившись в ауре человека. От неожиданности Тим слегка вздрогнул и из-за этого плохо различил пришедшийся, кажется, прямо в сердце легкий укол тепла. На секунду Тим ощутил головокружение, а когда оно прошло, он видел еще лучше. И еще лучше понимал суть происходящего вокруг.

Поэтому он напрягся, когда прямо в кухню ударила синяя молния. И отлетела от Тима, словно тот был резиновый, уходя рикошетом в коридор. «Так вот отчего среди ночи тебя иногда словно пронзает током и пробирает дрожь! — догадался Тим. — Надо же!»

Он закрыл глаза и осторожно пошарил руками вокруг головы. «Проклятье!» На ощупь это было похоже на вмятину в ауре. «А вот еще одна. Значит, я не ошибся. Кто-то пытался меня „пробить“. Но кто, и зачем ему это нужно? Не понимаю. В любом случае это может быть опасно. Среди московских сенсов достаточно сумасшедших, и вполне мог объявиться какой-нибудь маньяк, которому нравится бодать остальных. Но до чего же, гад, силен! Я ведь мальчик крепкий, а он вот как меня ушиб… И расстояние! Не сидит же он в соседней квартире…»

Тим массировал ауру головы и терялся в догадках. «Допустим, меня ударил кто-то чужой. Интересно, он сам нагнал мне этот кошмарчик с вервольфом или я просто во сне сопротивлялся и подсознание мое стало бить тревогу? Спасибо тебе, конечно, дорогое подсознание, что разбудило. Но уж больно ты у меня крутое. Вытолкнуло из себя такой ужас… А ведь действительно, я очень боюсь вервольфов. Просто-таки до судорог. Какое счастье, что их, кажется, не бывает!.. Ну, похоже, хватит».

Чтобы проверить контроль, Тим последовательно «отщелкнул» на несколько менее сложных уровней, наблюдая, как беднеет гамма тонких излучений и блекнут цвета. Дольше всех не сдавалось красное электричество в проводах. Тим удовлетворенно крякнул, вылил в себя остатки водки, снова запил ее водой из чайника и задумался, не соорудить ли яичницу. После работы ему всегда хотелось есть.

Через несколько минут, когда пять яиц весело шкворчали на сковородке, Тим вспомнил про телефон. Шагнул к столу, и его здорово шатнуло. Рассмеявшись, Тим положил трубку на место и крепко выругался. Потому что зуммер тренькнул снова.

На этот раз в трубке надрывно рыдали.

— Перестань, — сказал Тим брезгливо.

— Тимочка… Прости меня, пожалуйста… Я ничего с собой не могла поделать. Ты меня так расстроил…

— Я тебя не расстраивал. Я просто от тебя ушел.

— Не говори так, пожалуйста! Не говори…

— Я тебе объяснил, что нельзя поднимать на меня руку? Объяснил или нет?

— Тима, ради бога!

— Один раз я стерпел. Но во мне что-то сломалось, понимаешь? Я думал, это вернется, но… Вышло иначе. И вообще дело не в том, что тебе понравилось меня лупить по морде. Просто между нами все кончилось уже давным-давно. А я ждал чего-то, ждал… Напрасно.

— Тима, ради всего святого, ради всего, что нас связывает, ради нашей любви…

— Нашей любви уже нет, — сказал Тим жестко и выключил под сковородой газ. Язык у него слегка заплетался. На душе было легко и приятно. Чувство освобождения от крепких уз оказалось поначалу горестным. Позади оставалась привязанность такой глубины, что на разрыв ушел почти год. И столько сил, что казалось, впереди уже не будет ничего. А теперь Тим верил, что жизнь еще только начинается. Он тщательно проанализировал роль спиртного в охватившем его облегчении. И нашел, что водка тут ни при чем. Он стряхнул с себя эту женщину с прекрасным лицом и душой, полной злобы. Окончательно. И постарается больше не иметь дела со злыми людьми.

— Тима, любимый мой, единственный!

— Прощай, Наташа. Надеюсь, мы больше с тобой никогда не увидимся, — сказал Тим. И, прежде чем положить трубку, совершенно искренне добавил: — Будь счастлива.

Потом он отключил телефоны. Съел яичницу, налил себе еще чуть-чуть, включил музыку.

Снова «щелкнул» и пошел к окну знакомиться с бубликами.

На ступенях факультета журналистики курили редкие гости — Зайцев и Смолянинов.

— Что нового в Чернобыле?

— Вот этот сапог, левый, — сказал Смолянинов, пожимая Тиму руку, — каждый день мою с мылом. Не в ту лужу наступил. Ой, пардон! — И он нырнул в двери вслед за входящей на факультет юной особой выдающихся форм.

— Ему там отличный дозиметр подарили. — Зайцев ловким щелчком выстрелил окурок в урну. — Думаем покататься по городу, составить радиационную карту Москвы. Растянем на десяток публикаций.

— Зайчик, — сказал Тим. — Как там дела с той лабораторией, на которую я тебя навел? Ты не ездил?

— Ездил. Слушай, ты сам-то в это дело веришь?

— Фотографии видел?

Зайцев рассмеялся.

— Прости меня, пожалуйста, но ты очень доверчивый.

Тим почесал в затылке. Зайцев был теплый, пушистый и доброжелательный. И недоверчивый. Больше года он вел в газете еженедельную рубрику, посвященную слухам. Сам их находил, сам проверял и, как правило, опровергал. Тут станешь недоверчивым, черт побери!