Эдгар Берроуз - Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]

Затем он тоже вышел, забрав с собой солдат. Я видел, как они проходят через переднюю дверь коттеджа Самуэльса, и через мгновение копыта их лошадей застучали по дороге, направляясь к рынку. Тогда я не знал причины этого отступления; но, как узнал позднее, произошло не такое уж большое чудо.

Я бросился к бедному старому Самуэльсу. Он до сих пор дышал, но был без сознания — к счастью. Жалкое старое тело было сожжено во многих местах и изуродовано — а единственный глаз… но к чему описывать все эти кошмары! Я перенес его в коттедж, нашел немного ткани и прикрыл ею раны — это все, что я мог для него сделать. У нас не было докторов, как в древние времена, потому что не оставалось мест, где бы их могли обучать. Появились люди, утверждавшие, что могут лечить других. Они варили травы и странные настои; но так как их пациенты часто тут же умирали, мы мало доверяли им.

После того, как я перевязал старику раны, я пододвинул скамью и сел рядом с ним, чтобы, придя в себя, он нашел рядом с собой друга, и принялся ждать. Пока я сидел так, он умер. Слезы выступили у меня на глазах, из-за того, что произошло и из-за того, что друзей так мало; кроме того я любил старого еврея, как и все, кто знал его. Он был человеком мягким, преданным своим друзьям и, как мне казалось, слишком прощающим своим врагам — калкарам. И он был храбрым до самой своей смерти.

Я сделал еще одну заметку против фамилии Питера Йохансена.

На следующий день, отец, Джим и я похоронили старого Самуэльса. Явились представители властей и отобрали все его бедные вещи, а его убогий коттедж был отдан другому. Но я получил кое-что, самое дорогое, что они не смогли получить. Перед тем, как уйти, после его смерти, я вернулся в его магазин, собрал осколки человека на кресте и сложил их в небольшой кожаный мешочек, в котором он хранил фигурку.

Я принес осколки Хуане и рассказала ей, как они очутились у меня. Она плакала и целовала их, затем клеем, полученным при дублении кож, мы так склеили фигурку, что было трудно сказать, где она была разбита. После того, как клей высох, Хуана одела мешочек себе на шею, под платье.

Через неделю после смерти Самуэльса, Пхав прислал за мной и очень рассерженно заявил, что Тейвос дал разрешение мне использовать землю и отделиться от моего отца. И как и раньше, его женщина остановила меня, когда я уходил.

— Это оказалось легче, чем я думала, — сказала она мне, — так как Ор-тис старается отобрать всю власть у Тейвос, и зная, как он ненавидит тебя, они были рады дать тебе разрешение, чтобы позлить его.

Я позже слышал слухи о растущих противоречиях между Ор-тисом и Тейвосом и узнал, что именно это спасло меня от Каш гвардии в тот день — сержант предупредил своего командира, что они не могут пытать меня без ясного повода, так как Тейвос обратит внимание на такое поведение Каш гвардии, а они ничего не смогут сказать в свое оправдание; однако это произошло позднее.

В течение последующих двух или трех месяцев я был занят строительством дома и приведением своего двора в порядок. Я решил разводить лошадей и получил разрешение на это от Тейвоса — опять-таки против желания Ор-тиса. Естественно, государство контролировало весь лошадиный транспорт; но нескольким опытным конюхам разрешалось разводить их, хотя в любое время их стада могли быть конфискованы властями. Я знал, что это дело не принесет большой выгоды, но я любил лошадей и хотел иметь хотя бы несколько — жеребца и пару кобыл. Я намеревался использовать их для обработки полей и на тяжелой работе по перевозке, и в то же время держать несколько коз, свиней и цыплят, чтобы было на что жить.

Отец отдал мне половину своих коз и несколько цыплят, а от Джима мы получили двух молодых свинок и кабанчика. Позднее я продал несколько коз Тейвосу за двух старых кобыл, которых они решили больше не держать, и в тот же день я попросил жеребца — молоденького — которым владел Хоффмейер. Животному было пять лет, и он был настолько буйный, что никто не отваживался укротить его и беднягу собирались уничтожить.

Я отправился к Хоффмейеру и попросил у него купить животное — я обещал ему за это козу. Он с радостью согласился, и тогда я взял крепкую веревку и отправился забирать мое имущество. Я обнаружил прекрасное животное, злобное как Адская собака. Когда я попытался войти в загородку, он бросился на меня с прижатыми назад ушами и раскрытыми челюстями, но я знал, что должен покорить его сейчас или никогда. У меня была только веревка в руках, но я не стал ждать. Я бросился к нему, и, когда он был близко, хлестнул его по морде веревкой. Он мгновенно повернулся и попытался лягнуть меня задними ногами. Тогда я сделал петлю на конце веревки и поймал его за шею. Полчаса мы боролись друг с другом.

Я не отпускал его, разве что он пытался укусить или лягнуть меня, Наконец я убедил его, кто здесь хозяин положения. Жеребец позволил мне подойти достаточно близко и погладить его шелковистую шею, хотя громко ржал, пока я это делал. Несколько успокоив его, я попытался одеть сбрую на его нижнюю челюсть, после этого без труда удалось вывести его из загородки. Как только я оказался на открытом месте, я крепко сжал веревку в левой руке и, прежде чем он сообразил, что происходит, вскочил на него.

Он сражался честно, тут я должен сознаться, потому что он стоял на ногах, но жеребец применил все возможные трюки, известные необъезженным лошадям. Только мое умение и сила удерживали меня на его спине, и даже калкары, наблюдавшие за происходящим, зааплодировали.

Остальное было проще простого. Я обращался с ним ласково; такого отношения он до сих пор не знал, и так как он был очень умным конем, то быстро сообразил, что я не только его хозяин, но и друг. Будучи укрощенным, он стал одним из самых ласковых и послушных животных, которых я видел, и даже Хуана ездила на нем верхом.

Я любил всех лошадей и так было всегда, но, думаю, я никогда не любил ни одно животное так, как Красную Молнию, — мы назвали его эти именем.

Власти оставили нас на некоторое время в покое, потому что ругались между собой. Джим сказал, что существует старая пословица: когда воры дерутся, честные люди могут вздохнуть спокойно — и это идеально подходило к нашему случаю. Но мир не мог длиться вечно, и когда он нарушился, удар оказался самым худшим из достававшихся на нашу долю.

Однажды вечером отца арестовали за ночную торговлю, и его увела Каш гвардия. Они арестовали его, когда он возвращался домой от загородок с козами, и даже не позволили ему попрощаться с матерью. Хуана и я ужинали в нашем доме в трехстах ярдах и не знали ничего, пока мать не прибежала к нам и не рассказала все. Она сказала, что все было сделано быстро: они арестовали отца и исчезли прежде, чем она успела выбежать из дома. У них была свободная лошадь, они посадили на нее отца и затем отправились в сторону озера. Мне показалось странным, что ни я ни Хуана не слышали топота копыт.