Людмила Козинец - Полёты на метле

- Да вы что?! - захлебнулся возмущением Дар. - Как вы смеете? Следили за мной?

Гости оставили возмущение поэта без внимания, зато старший уполномоченный с коварной улыбочкой вытащил из-за диванной подушки затрепанный журнала "для мужчин".

- Это они вам подарили?

Дар уже не знал - смеяться ему или гневаться. Я долго не могла понять, почему он сразу не выгнал в шею непрошеных визитеров, а потом почувствовала: каким-то жутким, мистическим холодком веяло от этого разговора, от двух жалких, но все же странно грозных людей, по-хозяйски расположившихся в кухне Дара.

- И вообще! - продолжал старший уполномоченный. - Народ к вам толпами шляется! Девки размалеванные! Песни орут! Притон какой-то, соседи жалуются. Прекратите вы это все, пока не поздно, мой вам добрый совет... пока. А иначе - будем принимать меры.

Мне это все порядком надоело. И я не могла удержаться от мелкой пакости: стакан в руке старшего уполномоченного вдруг шевельнулся и опрокинулся. Надеюсь, это не отстирается. Дешевка, конечно, не месть даже - мстишка, но уж очень хотелось.

А дела-то, между прочим, у Дара неважные. Нервов ему помотают, это точно. Слава Богу, времена другие: раньше-то по "сигналу общественности" и вправду могли на лесоповал...

Дома меня ждали встревоженные Санька, Матвей и Стас. Кешка не утерпел и вернулся под окно Дара. Вскоре они пришли вместе - непрошеные гости наконец избавили поэта от своего присутствия, пригрозив долгой отныне "дружбой".

Мы впали в уныние. Не то, чтобы боялись, скорее - было противно. Дар петушился:

- Да чего они мне сделают! Телегу на работу - так некуда... А из комсомола я и сам выбыл...

Да, трудно отнять что-либо у человека, не имеющего ничего. Дар, насколько мне известно, умудрялся жить на сумму пятьдесят копеек в день, причем сочинил целую философию по этому поводу. Там были и всем известные постулаты вроде: "Не в деньгах счастье", и совсем свежая мысль: "Можно прожить вообще без денег". Мы когда-то крупно поцапались с Даром - мне противна эта философия нищеты, а Дар утверждал, что меня снедает гордыня и суета, приводил в пример йогов, дервишей и странствующих миннезингеров. Ну поэт, что с него возьмешь. Что йогам - им хорошо. Завязался узлом и сиди спокойно. Развязался, руку протянул, банан съел и спи себе на гвоздях. Тепло, и ментовка не вяжется. А любой дервиш или миннезингер у нас называется просто - "бомж". Со всеми вытекающими из этого названия последствиями. Так-то.

Наверное, это очень субъективно. Я, например, лучше с голоду помру, чем протяну руку за подаянием. Возможно, именно это и называется гордыней. Но когда я смотрю на вечно веселого Дара, мне хочется быть богатой. Для того, чтобы анонимно назначать этим охламонам стипендии. Пусть сидят по своим кельям и без тягостных забот о куске насущном ваяют нетленку. Пусть спокойно женятся и заводят детей. Пусть ездят, куда захотят. Ну невыносимо же видеть их существование! А ведь еще не вывелись умники, знающие точный рецепт: надобно всем этим поэтам идти работать на заводы к станкам. Смену отработал, а вечером и по выходным пиши себе на здоровье вирши про доблестный рабочий класс и героическое крестьянство.

А, ладно. Так и мозги продумать недолго. Тем более, что от меня требуются не абстрактные размышления, а вполне конкретная помощь вполне конкретному человеку.

- Знаешь что, Дар... Ты бы уехал на время а? Сезон еще не закончился, хочешь поработать спасателем где-нибудь на побережье? Представляешь, пляж, музыка, шашлыки, девочки... а?

- Никуда я не поеду. Чего они ко мне привязались? Я в своем городе, в своем доме. Верни-ка ты мне рукописи. И вообще, парни, у кого есть что из моих вещей, тащите обратно. А то не ровен час, могут и вас тряхануть...

- Но-но. Ты не увлекайся все-таки, не тридцать седьмой год. Я склонен думать, что это была, так сказать, демонстрация.

Дар повернулся к Стасу:

- Это как же?

- Ну, понимаешь, скорее всего соседи накапали. Сам подумай - живет одинокий молодой человек, бабы к нему ходят... Ходят?

- Само собой.

- Ну вот. Дружки собираются, отнюдь не абстиненты. Не работает опять же нигде. А народ у нас хорошо дрессированный, бдительный. Четко усвоил, что нет такого звания - российский литератор, а есть - бездельник и тунеядец. Усек?

- Да чего я им сделал?

- Ну ты ж бумагу все-таки мараешь. А они - бойцы идеологического фронта, вечно на посту. Пугнули тебя, да и все. Это, скорее всего, за тот концерт, чтоб не выпендривался.

- Это они-то будут дешевыми пугалками заниматься?

- А ты уже терновый венец примериваешь? Пострадать захотелось, слава Бродского покоя не дает? Не суетись, Дар, далеко нам до Бродского. А эти... Лучше ж перебдить, чем недобдить. Вот они и стараются. Натура такая! Вернее - привычка...

- Ну я им сделаю...

- Тихо, тихо... рано расхрабрился. Или, может, уже начинать собирать подписи в твою защиту? Не цените вы своего счастья! Это ж только у нас автору гарантировано, что у него хоть какие читатели будут, хоть общественность поинтересуется...

Матвей в разговоре не участвовал. Я знала, почему. Лет пять тому назад Матвея с треском выперли из института. Парень на одном знаменитом теперь рок-фестивале спел две песни - и привет. Общественность возмутилась. С тех пор кочевал по градам и весям то дворником, то грузчиком. Петь он не перестал, но на фестивали больше не ездил. Он вообще какой-то странный стал: не ел почти ничего, курил много, читал запоем - и все про Индию. Я было решила, что очередной рерихнутый, но вроде нет. Я надеялась разговорить его потихоньку, приручить исподволь. Хорошо уже то, что он начал приходить часто на наши посиделки.

Последствия визита двух людей к Дару не замедлили проявиться по скучным провинциальным прописям. Все, как обычно. Для начала Дару намекнули, чтобы в дом к местной литературной знаменитости он больше не приходил. Из областной газеты ему вернули два стихотворения, уже было поставленных в номер, причем сказали, что стихов более приносить не нужно. Затем сняли с обсуждения в литературном объединении заявленную за три месяца рукопись. Руководитель объединения шепотом выматерил Дара в туалете и посоветовал думать, с кем ссориться. Дару отказали в приеме на работу машинистом сцены театра оперетты. И наконец, пополз по городу слушок, после чего особо впечатлительные знакомые поэта при встрече с ним стали переходить на другую сторону улицы.

Хуже всего, что ничего не делалось в открытую. Стихи вернули? Так газета вообще стихов печатать не обязана, только к праздникам специальные "датские", места же нет, вы же знаете, как перегружены газетные площади! Рукописи не стали обсуждать? Так дрянь же рукопись, автор - явный Графоман. На работу не взяли? А товарищ по специальности, простите, кто? Актер драматического театра? Так вот пусть по специальности и работает, только не в нашей труппе, у нас комплект. Ах, ближайший театр в соседней республике? Так пусть уезжает! А за слухи вообще никто не отвечает. Мистика прямо. Сильна у нас "общественность"...