Юрий Козлов - Проситель

- Несовершенство не может состоять из ничего, - возразил Берендеев.

Он смотрел в заливаемую дождем стеклянную стену и не мог понять, существует ли еще мир, в котором он живет: страна Россия, город Москва, Кутузовский проспект и т. д., или этот мир смыт с лица земли как оскорбляющее горний взгляд свидетельство несовершенства.

Мысль, что кто-то вдруг войдет в цветочный павильон, помешает их разговору, показалась Берендееву дикой. Павильон, как летающий остров Джонатана Свифта Лапута парил вне пределов Земли. Войти (влететь?) в него могли исключительно ангелы. Вот только Берендеев не знал, интересуются ли они цветами. Ни к селу ни к городу он вспомнил слова милиционера Николая Арзуманова, что многочисленные цветочные павильоны - это гнусные капища, где торгуют наркотиками. "Если бы там торговали одними цветами, вся Москва лежала бы в цветах, как покойник. Хотя, - с неожиданной тоской закончил оперуполномоченный, - она и так без пяти минут покойник. Но хоронить ее будут в общей могиле и без цветов".

Берендеев подумал, что несовершенство столь же неисчерпаемо, как бесконечность или свобода.

- Из чего-то же оно состоит, - продолжил он. - Беда в том, что то, из чего оно состоит, иной раз милее человеку, чем свобода, равенство, братство и счастье всех народов.

- В твоем случае, - улыбнулась Климова, и Берендеев почувствовал зов плоти, - оно состоит из помещения в центр мироздания образа женщины. Добавлю от себя: образа, существующего отдельно от реальной женщины, то есть существующего исключительно в твоем сознании. Все твои чувства, мысли, действия еще, так сказать, во внутриутробном состоянии как бы подвергаются некоему, на манер рентгеновского, облучению со стороны этого ошибочного центра мироздания. В результате они превращаются если не в окончательных уродов, то в изначальных импотентов. Я знаю, почему ты не готов ощущать себя всего лишь свечой. Ты созрел для того, чтобы перестроить, переоборудовать свой центр. Прежде там был образ женщины, и ты не преуспел. Теперь ты хочешь поместить туда...

- Да, - перебил Берендеев, - хочу. Но ведь в этом случае я не представляю для тебя никакой ценности. Зачем ты тратишь на меня свое драгоценное время? Я сознаю, что несовершенен. И единственное, чего я хочу, - усовершенствоваться в своем несовершенстве. Мне не нужны миры. Мне не нужна истина. Мне нужна всего лишь свобода в выборе несовершенств.

- Ты не только не хочешь учиться на ошибках, - с грустью посмотрела на него Климова, - но даже не хочешь понять, где и в чем ты ошибся. Твое дальнейшее земное существование, в сущности, бесперспективно. Ты не сможешь донести свой новый опыт до читателей, потому что он не подлежит художественному обобщению в рамках так называемого литературного произведения. Тебя никто не поймет.

- Наивно надеяться на понимание в стране, где люди практически не берут в руки книги. А если иногда и берут, то не те люди и не те книги. Я давно махнул рукой на славу.

- И протянул руку к металлу, - сказала Климова.

- Металлу? - удивился Берендеев.

- Металлу, - подтвердила Климова. - Но сознание, умноженное на металл, превращается в ржавчину, прежде чем успевает это осознать.

- люди гибнут за металл... - пробормотал Берендеев. - Если ты не возражаешь, я куплю эту розу, - указал на темно-красную, как венозная кровь, завитую, как раковина, на длинном зеленом с шипами стебле. - Люди гибнут всегда, везде и всюду. На том стоит мир. А это, согласись, - ему вдруг стало легко и весело, как если бы все проблемы в жизни сами собой разрешились, а впереди его ожидали одни лишь удачи и радости, - несправедливо, а главное... как-то мелко. Так что какая, в сущности, разница?

- Люди смертны, - согласилась Климова, - но некоторые живут по вашим меркам достаточно долго.

- Долго? Сколько? - насторожился Берендеев.

- Двести лет, - уточнила Климова, отделяя выбранную Берендеевым розу от остальных, заворачивая ее, как в плащ, в целлофан.

Дождь снаружи и не думал прекращаться. Берендеев подумал, что плащ для розы будет весьма кстати.

- Кто же эти люди? - спросил он. - Где они живут?

- Сумасшедшие, - ответила Климова. - Они живут в сумасшедших домах.

- Вот как? - удивился Берендеев. - А я слышал, что их там лечат таким образом, что они не задерживаются на этом свете.

- Если бы их не лечили, они бы жили еще дольше. - упаковав розу, Климова перевязала ее внизу золотистой ленточкой, как надела на нее золотые туфельки.

"И одна из этих сумасшедших - ты, - подумал Берендеев. - Жаль, что тебя не лечат".

- Я, естественно, имею в виду не всех сумасшедших, - продолжила Климова.

"Естественно, - подумал Берендеев, - ни один сумасшедший не согласится с тем, что он сумасшедший".

- Только тех, которые забыли о том, что надо стареть. У них в сознании как бы отключился этот рычажок. А потому, если бы их не кормили таблетками, они могли бы жить вечно. Видишь, как все просто?

- Боюсь, - вздохнул Берендеев, - в моем сознании этот рычажок уже не отключить.

- Я открываю тебе тайну мироздания, - улыбнулась Климова, - твое дело, как ей распорядиться.

- Распорядиться чем? - спросил Берендеев. - Предположением, что сумасшедшие могут жить вечно?

- Если люди в шести поколениях будут изо дня в день внушать себе, что хотят жить вечно, начиная с седьмого поколения они будут жить если и не вечно, то... долго.

- А с девятого у них вырастут крылья? Допускаю, что это так, но здесь и сейчас это совершенно невозможно. Какое мне дело, какими будут люди через... шесть поколений?

- Хорошо, - вновь приблизилась к нему Климова, и Берендеев ощутил уже не зов плоти, а какой-то более сложный, сулящий неизмеримо более острое наслаждение зов. Он вдруг увидел себя (то есть не себя, а бестелесную, очищенную от всего земного, невидимую субстанцию, способную к самым невероятным превращениям и перемещениям, но в то же время определенно бывшую им, Берендеевым) соединяющегося в невообразимом космическом, как во взрыве-рождении сверхновой звезды, оргазме с тем, что было (и одновременно не было, то есть было бесконечно сложнее и совершеннее, чем просто женщина в цветочном павильоне) Климовой. - Я открою тебе еще одну тайну мироздания: конца света не будет. Ты напрасно спешишь. Точнее, тебе некуда спешить.

- Не будет? - тупо переспросил Берендеев. - Никогда?

- Никогда, - подтвердила Климова.

- А как же Библия? - Берендеев притянул к себе Климову, прижался к черной юбке окаменевшим в ширинке членом.

- Библия - священная книга смертных, - задумчиво, но с некоторым не вполне понятным Берендееву недоумением погладила его рукой по ширинке Климова. - Если уподобить человека компьютеру, то это программа, в которую заложен код самоуничтожения. Пока что библейский software - монополист на компьютерном рынке. Но никакая монополия не может быть вечной. Вот тебе третья тайна мироздания: пришла пора менять программу.