Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть

— Понимаю: вы останетесь всегда молодым. Я был очень рад побеседовать с вами, профессор.

— И я чрезвычайно рад познакомиться с вами, мой друг…

После подобных бесед чувствуешь себя немного поглупевшим. Я ушел с легким головокружением. В коридоре встретил хмурого химика Нага.

— Заговорил до смерти? — прямо спросил Наг. Я рассмеялся.

— Даже во рту сладко. Он что, по натуре такой оптимист или после опытов?

— По натуре он дурак, — отрезал химик. — И это состояние катастрофически прогрессирует.

Наг повернулся, зашагал дальше, не видя, что я благодарю его взглядом за истину.

Гарга ходил по студии, дожидаясь меня. В детстве он казался мне огромным и страшным, а теперь я выше его ростом, и нос его висит, как у колдуна, одни глаза не постарели — время лишь отточило их крючковатый взгляд.

— Будешь задавать вопросы?

Мне показалось, что он чрезвычайно доволен своим великодушием. Как же! Ученые всей планеты мечтают установить контакт с таинственным облаком, а он предоставляет эту честь обыкновенному программисту.

— Да, — сказал я, — буду задавать вопросы. И если разрешите — сам. Хочу просто побеседовать, а вопросы приходят в процессе…

Гарга что-то проворчал под нос.

Первая часть переговоров проходила, как и вчера. Теперь я спокойно ждал, пока машина передаст информацию облаку.

— Приглашаю к микрофону моего сотрудника Снегова, — сказал Гарга. — Вы согласны ответить на несколько вопросов? Снегов готовил для вас новую информацию. Прием.

Даю согласие на десять минут, — начертало на экране облако.

Я очень волновался и решил спрашивать без всякой системы — лишь бы не терять времени.

— Вы передвигаетесь в космическом пространстве с околосветовой скоростью?

Да.

— Используете для полетов энергию двойных звезд?

Да.

— Какая цель полета девятисот шаров?

Сведений нет.

Ответ удивил меня, и я переспросил:

— Из космоса недавно поступили изображения. Девятьсот шаров облетают белого карлика, и самый последний шар изменяет траекторию. Это вы?

Сведений нет.

Я не знал, как расценить такое упорное отрицание.

— Вы изучаете человеческое общество?

Да.

— Почему не вступили в переговоры с Советом ученых?

Таковы условия опыта.

— Почему же обмениваетесь информацией с нами?

Опыт проводится здесь.

Нет, я не психолог! Совсем не космический психолог. Не понимаю даже простые фразы…

— Можно ли продлить жизнь человека?

Опыты решат эту проблему.

— Сколько лет живут приматы?

В десять раз дольше чем люди.

— Как происходит у вас обучение?

Непрерывно по каналу радиоволн и другим каналам.

— У вас есть поэты?

В области открытия новых законов природы — да.

— А в области чувств?

Эта область в ведении автоматов.

— Как же вы воспитываете любовь, ненависть, дружбу?

Прошу уточнить.

— Уточнить? — Я впервые удивился и задумался. — Пожалуйста, уточняю: любовь. — Я стал читать Шекспира, Пушкина, Блока, Лорку, все самые возвышенные строки, которые помнил.

Понятно появление какого-то объекта перед субъектом.

— Не совсем так, — сказал я, забыв, с кем имею дело. — Вас не волнуют эти стихи?

Нет, прошу для уточнения привести формулу любви.

И вдруг я обрадовался. Я не верил глазам, перечитывая последние буквы ускользающей с экрана строки. Облако не понимало, что такое человеческие чувства.

«Оно не понимает! — чуть не закричал я вслух. — Вы-то хоть понимаете, Гарга, что оно этого не понимает?!»

— Вот формула любви, — спокойно сказал я и назвал формулу фотосинтеза. — Теперь о дружбе. — И я прочитал басню, как медведь, сгоняя муху со спящего, грохнул друга камнем по голове. — Понятно? — переспросил я: открытие надо было проверить.

Приведите формулу.

Эту строку я принял с сильно бьющимся сердцем, как признание в любви самой красивой девушки Вселенной. Я наугад сказал одну из формул гравитационного поля.

— Теперь — ненависть!

Это было уже хулиганство, но я не мог сдержаться. Я торжествовал. И увенчал свою победу какой-то бредовой, придуманной с ходу формулой.

— А вам известна формула страха? — не удержался я.

Мы руководствуемся правилами безопасности.

Разумный ответ отрезвил меня. Я поблагодарил, передал микрофон Гарге. Он деловито закончил переговоры.

Все пело во мне от этого открытия. Каждая клетка кричала: оно слепо, это всемогущее облако с мощной памятью и совершенными органами чувств. Я стою перед тобой — слабый человек, сложенный из двадцати аминокислот. Говорю с тобой на языке, в котором чуть больше тридцати букв. Но ты попробуй разберись во мне, в моих чувствах и мыслях, вернее, не в моих — в чувствах Шекспира, Пушкина, Ньютона, Эйнштейна, Толстого, Лапе, Бригова. Попробуй понять, как мы сами признали свою слабость и естественность в этом мире, когда согласились с Дарвином, когда уточнили свое место в космосе, когда сказали себе, что наш мозг отнюдь не совершенство природы. Попробуй опиши наши достоинства и пороки, способности и беспомощность формулами! Ты слепо, облако. Мы, люди, не побоимся встретиться с твоими всемогущими приматами.

Я чувствовал себя сильным. Хотел рассказать об открытии Каричке.

А дядя по-своему воспринял ответы облака.

— Чему ты удивляешься? Вероятно, приматам просто неизвестны эмоции.

— Но это ужасно — ничего не чувствовать, быть просто машиной! Впрочем, у нас в институте есть Сим — очень человечная машина.

Я стал рассказывать, как Сим сочиняет смешные стихи, как предупредительно распахивает дверь и даже, по-моему, симпатизирует Каричке. Как вдруг внезапная догадка оборвала воспоминание о Симе. Я вскочил.

— Скажите, — начал я осторожно, — эти опыты с продлением жизни отразятся на поведении людей?

— Несомненно. Повысятся рациональные начала.

— Но тогда никто, ни один нормальный человек не согласится на облучение облаком!

— Ты ошибаешься, — твердо сказал Гарга. — Когда люди убедятся, что каждому из них — каждому! — будут подарены четыреста — пятьсот лет, по этому вот льду пойдут толпы. Что значит потеря каких-то тончайших, почти неуловимых оттенков чувств перед такой грандиозной перспективой! Эксперимент охватит весь мир.

Я слушал его и видел вместо знакомой фигуры большую, шагающую на длинных ногах букву «Л» — символ бессмертия. Она, эта буква, росла с чудовищной быстротой. Она переросла Землю. Тянулась к звездам. Проткнула Галактику. Буква из формулы. Пятьсот лет, подаренные каждому. Разве это может быть?

«Бред», — сказали бы мои товарищи. Но они были далеко, по ту сторону прозрачного купола, отгородившего остров от всего мира. Я вдруг почувствовал себя очень одиноким. Гарга действительно ничем не рисковал, разрешив мне говорить с облаком. Что мог сделать какой-то программист, запертый на острове, как в клетке? Он мог только убедиться в могуществе приматов.