Александр Карнишин - Игра

Петр не давал задуматься, отвлечься на разговоры. Он тут же шагнул вперед, перехватывая инициативу:

— Я согласен с Тимуром и голосую за Михаила!

Виктор оттолкнулся от стены, поднял руку:

— И я — за Михаила.

— Голосуем, братья!

В полной тишине поднимались руки, а командиры отрядов смотрели в зал, смотрели каждому в глаза. Все подняли руки. Все, до одного.

— Старый, почему ты еще не здесь? — спросил Петр и указал рукой на стол с лампой. — Здесь твое место, на свету.

Седой, но еще крепкий Михаил пробрался через зал, остановился у стола, повернулся ко всем:

— Спасибо, братья. За доверие — спасибо. Ну, а теперь…,- голос Старого окреп, — все свободны, кроме командиров отрядов и оружейников. Всем быть готовыми по сигналу выступить на бой. Хранилище идет на помощь союзникам. Мы, хранители, всегда держим своё слово!

— Сержант!

— Есть, сержант! — стукнул себя в грудь сержант, подходя к капитану, с недоумением оглядывающемуся посреди площади.

— Сержант, какого вы тут устроили…

— У меня был только оперативный отряд, капитан! Я сделал, что успел.

— Да ну? Тогда — доклад! Я жду доклад, сержант!

Старослужащий сержант посмотрел на своего капитана с хмурым удивлением, вызванным как тоном последнего, так и бессонной ночью, вытянулся и начал говорить, делая паузы между словами, чтобы не упустить чего-нибудь и все вспомнить.

— По колокольному звону в ночь мы вышли к селу. В село сразу не вошли…

— Почему? — нарисовал на лице интерес капитан.

— Нас не пустили, капитан! Нас, патруль, остановили на околице и угрожали стрельбой!

— Ага. Это раз, — капитан загнул палец.

— После беседы со старостой села — там же, на околице! — нас пустили, но проводили как под конвоем до площади. Я был вынужден угрожать старосте приходом в село всего патруля!

— Два, — второй палец прижался к первому.

— Мы начали патрулирование улиц и выяснение обстоятельств боя…

— Так, бой ночью все же был?

— Капитан! Я считаю, что боя не было!

— Объясни, — капитан скучающе смотрел на черный заборы, на церковь, на своих патрульных, занявших позиции в начале каждой улицы.

— Селяне, — сержант скривился, показывая свое крайнее неуважение к боевым качествам сельских дружинников, — потеряли семерых, которые были выбиты на своих маршрутах. Один дежурный, оставшийся в живых, просто имел более крепкий череп. Он и сейчас без сознания. Но — жив. Итого, как я понял: две пары дежурных, две пары сменщиков. И все. Больше потерь у селян нет. Хотя, они утверждают, что был бой на площади, было нападение на дом старосты и на дружинный дом. Они говорят, что бой был тяжелый, и что только вмешательство свободных спасло их.

— Так. Так. Да, так, — капитан загнул третий палец и поглядел в глаза сержанта. — А теперь, мой сержант, скажи мне, что ты еще подумал. Докладывай!

— Я подумал, капитан, что нас подставляют. Они — селяне, я имею в виду — позвали свободных, чтобы заключить с ними договор, и чтобы больше не работать с нами. А ночное нападение они не ждали, а было оно просто разведкой какой-то мелкой группы. Потому они и ушли без потерь. Это разведка, не налет. Они уничтожили патрули, подожгли дом, устроили шум, а потом посчитали, сколько бойцов выставит село, сколько — мы. Селяне же со свободными решили использовать момент…

— …И ты решил…

— И я решил, что селянам доверия больше нет. Я запер дружинников и старосту. Я согнал всех мужиков. Медленно, без шума, отсекая улицу от улицы. Я поставил караулы на всех дорогах и вызвал вас, капитан. У меня очень мало людей.

— Ты поступил правильно, сержант. И выводы твои совпадают с моими. А теперь, дай своим людям отдохнуть. Но не снимать доспехов, быть наготове. Сам — тоже вздремни. Мы будем ждать. Ты ведь думаешь, что вечером все должно решиться?

— Да, мой капитан, я так думаю. Вечером придут свободные. Или даже ночью.

— Ну, и правильно думаешь… Правильно, — капитан поднял голову, посмотрел на ясное небо, пошевелил с хрустом шеей. — Где вы будете, если что?

— Погода хорошая, капитан, тепло. Мы расположимся на воздухе, вот там, за домом лекаря, у пруда. Вроде, и не на виду, но зато близко к площади и близко к дружинному дому.

— Свободен, сержант. Командуй своими.

Капитан отвернулся и пошел по площади, подзывая то одного, то другого из пришедших с ним, а потом отправляя людей по постам. А сержант обернулся к остановившимся чуть в стороне сопровождающим:

— Андре, Базиль, собрать всех наших. Сдать посты пришедшей смене. У нас есть пара-тройка часов отдыха. Всех — вот туда, за тот дом с горелым крыльцом. Жан, организовать еду, питье — и туда же всё. Марш-марш! — и сам пошагал в ту сторону, куда указывал, сняв шлем и на ходу ослабляя ремни.

— Жанжак., а ведь нам придется как-то селян выручать. Вот так все складывается…

— Вдвоем? Ну, нет, Старый. Не выйдет у нас. Видишь, патруль в селе. Много тут этих патрульных. А я все же не боец, знаешь. Да и ты…

Хранители сидели на корточках за перилами колокольни, посматривая сверху на село и негромко переговариваясь. Они в первый раз в жизни оказались на самой высокой точке села, откуда видно было практически все — до самого леса на юге и до первых застав перед базой на севере. Сверху были видны посты патрульных на всех въездах в село, группа вооруженных возле дружинной избы, отдыхающую смену неподалеку от пруда. Кроме этого, по улицам прохаживались патрули. Они никого не задевали, но как-то так само собой вышло, что селян практически не было видно. Ни женщин, ни детей на улицах. Так, мелькнет кто-нибудь, пробегая к соседней избе, и опять только мерная поступь патрульных, привычно посматривающих по сторонам.

Лекарь еще никак не мог опомниться от побежавших вдруг стремглав событий. Весь день получился какой-то скомканный, смятый. То этот ночной бой с кем-то неизвестным, в котором повезло остаться живым, то раненые дружинники, с которыми возился под утро, то священник и догадки учителя, то вдруг появление самого Старого, то патруль в селе…

А священник-то теперь, выходит, союзник, потому что Старый сам его развязал и разговаривал с ним долго, а потом еще и чай все вместе пили. Он, священник, и повел их потом на колокольню, закрыв предварительно ворота и накинув изнутри большой тяжелый засов.

Старый оценил толщину двери колокольни, уважительно пошевелив ее на черных смазанных дегтем петлях размером с воротные, похлопал рукой по кованым полосам железа, скрепляющим дерево с обеих сторон.

— Никак колокола бережешь, святой отец? — хмыкнул он.

— И колокола…,- пробормотал священник, пропуская их в дверь и снова закрывая, но уже изнутри. Засов тоже поражал своими размерами. По существу, при закрытом засове открыть, как-то вытянуть наружу эту дверь было практически невозможно.