Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

Затем Сойер попросил драгоценную мисс Тату подсказать, как именно, соблюдая секретность, все же объяснить профессорам Стьюарту и Чернину, что означают странные искажения данных сканирования.

Ну, а Кружкин заявил, что не будет иметь ничего против, если догадку о корабле пришельцев будут рассматривать на уровне гипотез. Пусть сами придумывают, как ее подтвердить — опровергнуть или заменить.

Потом сказал примирительно:

— Ну, ладно тебе, Тат. Конечно же, посмотрим поближе, если ты так настаиваешь, — и повернулся к пульту…

То, что предложил Кружкин, было просто и посильно: переориентировать одну из вспомогательных платформ так, чтобы конус оказался в поле зрения телекамеры, и по возможности подогнать ее к Конусу поближе с тем, чтобы расстояние соответствовало параметрам оптики.

Вспомогательная платформа, ближайшая к Конусу, — полтораста на двадцать пять метров титановых конструкций, четыре рулежных ионных движка и телекамера с сервомоторчиком на пилоне — годилась для космических телесъемок разве что как микроскоп в плотницком деле. Но чего не натворишь ради Татки! Каждому из движков была задана программа, и вот, повинуясь слабеньким, но упорным толчкам, неуклюжая конструкция вздыбилась, повернулась и двинулась в сторону черного размытого пятна.

Теперь центральный экран был отдан только картинке, передаваемой телекамерой с платформы. И было видно, как пятно в центре экрана растет и все отчетливее приобретает округло-остроконечную форму.

Минуты заполнялись только напряженным дыханием трех человек да слабым стрекотом принтеров…

Пятно становилось все больше и больше, его границы — все отчетливее, и вот уже оптика вышла на резкость: непроглядно-черный силуэт на фоне прямоугольника неба с россыпью звезд.

Сектор, проекция Конуса на плоскость.

И вот в тот миг, когда изображение Конуса, совсем не отражающего свет, стало совсем четким, когда только десятки метров отделяли верхний край платформы от Конуса, картинка дернулась и замерла, больше не изменяясь.

Не наткнувшись ни на что, не тормозя движками, платформа в космической пустоте вдруг встала как вкопанная.

— Приехали, — почему-то по-русски сказал Сойер.

А Даня приподнялся в кресле и, вглядываясь в экран телеметрии, приказал:

— Тата, распечатку, быстро.

Но выдернуть распечатку из накопителя Тата не успела: замерла, как громом пораженная…

На вершине черного сектора, на Конусе-невидимке, загорелось яркое пятнышко.

Горело, не мигая, но ощущения постоянного света не создавалось: все время менялись цвета и оттенки, быстро, едва успевал уследить взгляд.

Телекамера на платформе не могла передать все переливы, но они были, несомненно были… А значит, была возможность тут же перемотать видеозапись, замедлить протяжку вдесятеро и разглядеть чуть подробнее. Нетрудно предположить, что это частотная модуляция лазерного луча — дело принципиально возможное, но заставившее похолодеть при мысли о техническом уровне тех, кто этим занимается.

Частотная модуляция, легко преобразуемая на другую несущую, так, чтобы можно было дать задание большому нейрокомпьютеру: прочесть и попытаться перевести.

Это была стихия Сойера, но он же остолбенел первым, глядя на дисплей, где в считанные секунды появился текст перевода, сделанного машиной с только-только входящего в моду уропи:

“Поосторожней с железяками! И почему вы молчите? Дайте временные и орбитальные координаты! На какую орбиту перейти? У нас сбой с трансляцией, будем делать повтор!”

Послушная машина продублировала перевод и второй, и третий раз, а Сойер перечитывал и никак не мог осознать реальности текста: “Перевод с уропи, имеются модификации, достоверность 0,85”.

Даня же, не отрываясь от экрана, шарил по пульту и все никак — наверное, впервые в жизни — не мог найти нужные клавиши.

А Татка сделала совершенно неожиданное: вдруг бросилась к двери и сбросила стопор автоматического замка.

Был самый обычный полдень, кондиционеры чуть шелестели, принтеры стрекотали мелко и негромко, как трио стальных кузнечиков, шуршала вентиляция, а из-за двери доносились голоса операторш, рассуждающих о моде и диете.

Антенны орбитального телескопа были растопырены, и уже можно было подумать о том, не пора ли все ставить на место, чтобы успеть закончить юстировку к сеансу синхронной работы.

Два доктора наук смотрели непонимающими глазами на Татку, время от времени, впрочем, поглядывая на центральный экран — не произошло ли там еще чего-нибудь.

А Татка сказала:

— Мальчики, ошибки быть не может. Это корабль из нашего будущего. И этого никто, никто на свете знать не должен, иначе…

— Да что ты, Таточка, — потянулся к ней Даня. — Пусть даже из будущего, но какие же секреты? Это событие…

— Нет! — закричала Татка…

“Интересно, что же там такое?” — подумал Сид, засыпая в самолете. И с этой же мыслью проснулся, когда весьма уютный старина “204-й” разворачивался на посадку. Прикидывал варианты, как бы подипломатичнее уговорить Васю поделиться сенсацией, чтобы они оба остались не в накладе.

Предгорный пейзаж за окнами автобуса сменился горным, а затем — достаточно резко — приморским, похожим на Лазурный Берег. Вроде бы уже Сид наметил себе линию поведения и разговора, но все оказалось напрасным, потому что на телефонный звонок ответил автомат: оказалось, что Вася уехал на какой-то карьер с труднопроизносимым названием.

Это было и хорошо, и плохо. Плохо, потому что надо было ехать в Симеиз без предварительной подготовки, искать там сенсацию, на которую намекал Вася. Причем неизвестно, как на все это посмотрят ученые мужи и сколько придется потратить сил и времени. А хорошо, потому что Вася не давал ему прямо понять, что дорожит первенством на сенсацию Следовательно, у Сида есть моральное право самому ехать в этот Центр и взять материал, не согласовывая с Васей публикацию.

С машиной так и не удалось решить: предложено было ожидать провожатого и ехать с утра. Но тут Сид, еще раз припомнив обстоятельства своего прошлогоднего приезда в Ялту, выбрался за городом к нужной трассе и стал голосовать проезжающим легковушкам.

Первые пять или шесть пролетели, не снижая хода. У Сида уже появилась мысль, что он делает что-то не совсем так, не по местным обычаям, или что-то в его внешности, особенно в обилии развешанной на нем съемочной и звукозаписывающей техники просвечивает нечто, препятствующее автостопу. Но тут появился нарядный “пикап” незнакомой модели, а за ним тащилась на буксире маленькая машинка со знакомым журналистским удостоверением за ветровым стеклом.

Сид замахал, как буйно помешанный, “пикап” тормознул, машина, которую он тащил, едва не клюнув в задний бампер, тоже замерла. Из дверцы появилась совершенно ошарашенная физиономия Васи Головко.