Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

В Башне удалось благополучно просочиться мимо кабинета, где совещались профессор Чернин — начальник Дани и профессор Стьюарт — начальник Алекса. Удалось без потерь прорваться и через машинный зал, где во множестве обитали вечно всем недовольные строгие дамы-операторши. Но в “конуре” зала Башни, где помещались пульты управления наземным и орбитальным антенным хозяйством, экраны космической связи, дежурило и, следовательно, подкарауливало их наказанье божье: наглое, языкастое, хитрое и прехорошенькое существо по имени Татка Чертопляс.

В том, что касается Татки, коренные советско-американские противоречия проявлялись с невиданной силой: Даня уже больше года считал, что существование ассистентки Чертопляс начисто перечеркивает все нормы взаимоотношений в научных коллективах, но делает жизнь прекрасной: Алекс Сойер вторую неделю, с самого приезда в Симеизский центр, считал мисс Чертопляс явлением в советских научных коллективах естественным и очень завидовал коллеге Даниилу. Как бы там ни было, а факт, что Татка обоих насквозь видела, вила из них веревки, ходила по их академическим головам и, похоже, ни в грош не ставила ни в чем, кроме их узкой специализации. На то, что оба — признанные светочи науки, ей было откровенно наплевать.

Когда “светочи” вплыли в “конуру”, Татка, свернувшись калачиком в кресле, просматривала распечатки данных телеметрии, машинный отчет о предыдущих творческих подвигах коллег Кружкина и Сойера, участвующих в большом советско-американском эксперименте на первом крупном орбитальном гравископе. И так же, как доктор Даня и доктор Алекс, поняла, что вчера им удалось-таки нащупать долгожданный всплеск в точке неба под углом к плоскости эклиптики, где предполагалась, но доселе не была найдена дивная и опасная планета Немезида. Поняла, восхитилась, усадила, угостила кофе и, пока растроганные “ребята” пили именно то, что нужно для полного счастья, произнесла долгую тираду аморально-неэтического свойства. А еще пока Кружкин просто блаженствовал, а Сойер старался запомнить некоторые слова, чтобы потом спросить их значение, Татка переключила освещение и запустила на прогрев аппаратуру.

Сначала, как положено, прошли сигналы о готовности цепей, затем заструились по экранам длиннющие колонки цифр, описывающих состояние, режим и ориентировку гравиантенн на геостационарной орбите, и, наконец, на центральном экране высветилось изображение Главной платформы, неуклюжего прямоугольного сооружения, уставленного в шахматном порядке приземистыми бочонками гравидатчиков.

Кофе закончился, а Татка все еще вставляла реплики насчет бессовестных мистера и старшего товарища, не поделившихся с бедным ребенком вчерашними радостями…

Надо было проверить и при необходимости с ювелирной точностью откорректировать взаимное расположение главной и вспомогательной платформ, надо было прозвонить все датчики, чтобы убедиться в соблюдении режима, а затем — всматриваться в результаты, в зашифрованные вести из темного пространства.

Работали, естественно, все трое. Сосредоточивались каждый на “своих” цифрах, на показаниях, важных именно в данную минуту. Все остальное практически не замечалось.

Даня “вел” Главную платформу, на третьем экране струилась бесконечная колонка цифр. Что-то в них было не то… Даня вернул показания и вывел на дисплей данные с прошлой смены.

Ориентировка Главной платформы не менялась — но цифры оказались иными. И это не могло быть вызвано сбоем одного — двух датчиков: исказились все показания. И в этом искажении была определенная система. Несколько минут Кружкин пытался ее уловить — и вдруг словно прозрел. Он увидел “глазами” трех сотен гравидатчиков Главной платформы, что неподалеку от нее висит в пространстве небольшое массивное тело.

“Увидел” — и сразу понял, что, смонтировав платформу с чувствительными датчиками и систему сканирования, они создали не просто телескоп дальней разведки. Не просто одну из больших антенн, подвешенных на геостационарных орбитах над Симеизом (СССР), Пасаденой (США) и островом Триндади (Бразилия) и работающих в установленные часы синхронно, образуя как бы единое целое. Они создали гравизор — другого слова у Дани не нашлось.

Создано приемное устройство, которое показывает в двухмерной картинке распределение гравитационных полей. Конечно, до настоящего гравизора было еще далеко, но, оказывается, возможны условия, когда устройство “показывает” даже без фокусирующих устройств — при малых расстояниях, как при контактной фотопечати, когда расстояние соизмеримо с длиной волны.

Как появилось такое прозрение, сказать трудно Но, наверное, не зря уже с почтением произносили имя Кружкина в кругах молодых астрофизиков, и не зря в крупном советско-американском эксперименте ему, впрочем как и Алексу Сойеру, отводилась важная роль. И еще надо сказать, что Даня немного растерялся Все эти правильные и нужные соображения о гравидении вообще, о расстоянии и о новой странице практического использования были выяснены и высказаны после. А в тот момент Даня Кружкин сказал едва ли не испуганно:

— Ой, ребята, там какая-то чепуха объявилась…

Минут через тридцать все трое пришли к выводу, что причиной такого искажения показаний может быть несколько факторов. Прежде всего — сбои аппаратуры. Но объяснение, предложенное Кружкиным, выглядит очень заманчиво и наиболее убедительно. А посему — начался радостный треп, едва ли не пение с плясками, и если что и сдерживало двух молодых ученых, так это достаточно трезвое суждение ученых о своих вокальных способностях и боязнь ударить лицом в грязь перед Таткой Чертопляс.

…Конечно, Вася Головко узнал его сразу, даже раньше, чем Сид представился с экрана видеотелефона. Очень характерные голос и акцент: почти все фразы построены правильно, но интонация совершенно английская. Во время прошлой встречи, полгода назад, Васе понадобилось несколько дней, чтобы привыкнуть к речи коллеги. А сейчас Вася сразу понял, что Сид Макги ищет тему.

Конечно, вежливость требовала тут же пригласить американского коллегу к себе в Ялту: в конце концов, если ничего интересного не найдется, можно просто провести пару дней по-курортному. Не самое худшее время. Тем более, что лично против Сида у Васи не было никаких предубеждений, разве что нежелание связываться с дополнительными хлопотами. Если бы Сид сказал прямо и определенно, что хочет просто развеяться, отдохнуть, поваляться в шезлонге, искупаться в теплом море и понюхать реликтовый можжевельник, то можно было бы пойти ему решительно навстречу. Начальство наверняка разгрузило бы Васю Головко дня на три — ко всеобщему удовольствию. Но Сид искал темы, а из этого неизбежно следовало, что на самом деле работать в основном придется Васе. Он-то хорошо знал, сколько и какие бюрократические ритуалы сохранились в наших организациях, а Сиду пришлось бы в одиночку возиться долго. Да и беседовать с людьми Макги лучше не одному, а в паре: к сожалению, старые предубеждения и стереотипы сказываются. Крепко вросли. Слова некоторых, вроде бы потенциально очень интересных собеседников сразу становятся банальными и однообразными, едва выясняется, что собеседник — иностранный журналист.