Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

И тут Гюнтер увидел, что зрачки бургомистра, смотрящего на камин, стали расширяться от ужаса. Он резко повернулся. Кожаная обложка книги светилась малиновым светом, и этот свет быстро распространился на камин, стены, пол, потолок… Свечение достигло ног Гюнтера, и он почувствовал неприятное жжение во всем теле. Сзади дико закричал доктор Бурхе, Гюнтер было повернулся к нему, но его самого пронзила нестерпимая боль. Тело горело внутренним огнем, будто каждую его клетку залили расплавленным металлом. Ничего не видя, Гюнтер ткнулся в стену, затем в окно, последним усилием раздавил стекло, и, срывая ставни, выпал со второго этажа на мостовую.

Он лежал на мостовой лицом вверх и видел, как из разбитого окна вырываются языки пламени, а стены дома, покрываясь малиновым светом, начинают источать жар. Сил пошевелиться, чтобы хотя бы отползти в сторону, у него не было, но он ощутил, как его подхватывают под руки и куда-то тащат.

Последним, что услышал Гюнтер, прежде чем потерять сознание, был голос Моримерди:

— Этого в машину! А всем в дом, быстро! И вызовите пожарных!..

Раз в неделю по средам, если не было дождя, он просил знаками, чтобы его посадили в автоматическую коляску, и выезжал на прогулку в город. Маршруты он каждый раз выбирал новые, но они всегда приводили к одному и тому же месту. Коляска медленно катилась по булыжной мостовой, плавно покачиваясь на рессорах. Он смотрел на ставшие уже привычными узкие улочки Таунда, ничуть не изменившиеся дома, только словно чуть подросшие оттого, что он не шел по улице, как когда-то, а ехал в инвалидной коляске.

Раньше его вывозила на прогулку госпожа Розенфельд. Добрая старушка, узнав, что с ним случилось, уволилась с работы и стала сиделкой в госпитале святого Доменика. Одинокая женщина проявила к Гюнтеру необычайную чуткость, заботу и любовь, которые ничуть не изменились даже после того, когда госпожа Розенфельд узнала, что они с Элис развелись. Пять лет назад старушка умерла, и тогда Гюнтер, лишенный возможности совершать прогулки по городу, пожелал, чтобы ему приобрели автоматическую коляску.

Инвалидная коляска проехала мимо кондитерской госпожи Брунхильд — сквозь раздвинутые шторы было видно, что за двадцать два года помещение кондитерской ничуть не изменилось. Правда, теперь в углу стоял музыкальный автомат, и из раскрытых дверей кондитерской доносилась детская песенка о ленивом коте. За одним из столиков сидел чистенький, аккуратненько одетый, но чрезвычайно непоседливый мальчишка лет пяти-шести, который, постоянно одергиваемый своей мамашей, старался чинно есть мороженое. Чинность давалась ему плохо. Кто находился за стойкой, Гюнтер рассмотреть не смог. Уж, конечно, не горбун… Не изменилась и аптека напротив: почти тот же трафарет на дверях оповещал, что аптекарь Гонпалек принимает круглосуточно. Кем приходился этот Гонпалек несчастному, которого повесили, — сыном, братом или дальним родственником, Гюнтер не знал, но, каждый раз читая надпись, он вспоминал увиденное в доме Линды. А вот обувной магазинчик госпожи Баркет (Гюнтер проезжал мимо него в прошлую среду) сменил вывеску на магазин электронных товаров неизвестного Гюнтеру господина Ницке.

Когда Гюнтер проезжал мимо магазинчика скобяных товаров, из-за угла дома навстречу ему вышел магистр Бурсиан. Они приветливо раскланялись друг перед другом Госпожа Розенфельд рассказывала, что Моримерди со своими подручными устроил настоящую охоту на Олле-Лукое, кажется, даже с применением огнестрельного оружия. Однако охота окончилась полнейшим конфузом для военной контрразведки — старик оказался бесплотным призраком. Впрочем, благодаря этой охоте магистр на какое-то время стал главной достопримечательностью Таунда — туристы со всей Европы приезжали посмотреть на стереопроекцию знаменитого сказочного персонажа. Но после появления лазерно-голографического телевидения бум постепенно стих, хотя магистр и остался одним из главных атрибутов города, отмечавшихся во всех путеводителях. Зато отец Герх исчез из города на следующий день после сожжения реализатора. То ли сам сбежал, то ли им вплотную занялась военная контрразведка. Скорее последнее. Военная контрразведка не оставила в покое и Гюнтера. Первые два месяца в палате постоянно дежурил ее сотрудник и чуть ли не каждую неделю наведывался Моримерди. Доктор Тольбек, нисколько не стесняясь своего пациента, рассказывал о параличе Гюнтера, говорил еще что-то о странном, аномальном поражении мышечных тканей, нервной и кровеносной систем, закупорке сосудов, клеточной спайке, чем-то напоминавшей доктору Тольбеку последние работы, опубликованные в журнале Европейской ассоциации хирургов о сращивании открытых ран методом лазерной сварки. Всю ситуацию доктор Тольбек описывал как безнадежную. И если его пациент все-таки останется жить, в чем доктор Тольбек сильно сомневался, то о возвращении памяти не могло идти и речи. Насколько убедительным оказалось заключение доктора Тольбека для Моримерди — неизвестно, но через два месяца “охрану” Гюнтера сняли, хотя Моримерди в течение последующих трех — четырех лет изредка наведывался в госпиталь. Гюнтер тогда действительно ничего не понимал из объяснений доктора Тольбека, но его память, чистая как лист бумаги, зафиксировала все разговоры с кристаллофонной точностью. Эта точность очень помогла Гюнтеру, когда память восстановилась, и он смог заняться “самолечением”.

В нише между домами, где когда-то сожгли уборочную машину, теперь размещалась стоянка квазиэнтономов — огромных, с человеческий рост биокибернетических “жуков-скарабеев”, выполнявших роль уборщиков. Выбросив зонтики солнечных батарей, они в такт друг другу мигали зелеными “глазами”. В остальном город остался тем же.

На площади Гюнтер остановил коляску и покормил голубей. Пожалуй, это были единственные живые существа, которые не принимали никакого участия в дьявольской мистерии, развернувшейся в городе двадцать два года назад. Гюнтер вспомнил, как через полгода после происшествия с ним госпожа Розенфельд привезла его на площадь, и они встретились здесь в Элис и сыном. Память Гюнтера, тогда по-прежнему находившаяся за семью печатями, ничего ему не подсказала. Он только отчетливо запомнил холодные равнодушные глаза молодой женщины, пристально, с отчуждением смотревшей на него. Да еще девятилетнего мальчишку, опасливо потрогавшего его начинающую усыхать руку. А потом мальчик отошел в сторону и принялся кормить голубей, кроша печенье на выпавшую ночью порошу. Гораздо позже, анализируя эту встречу и снова видя перед собой глаза Элис, Гюнтер понял, насколько он был далек в своих рассуждениях, романтизирующих причины их разрыва. Больше об Элис он старался не вспоминать, зато часто думал о сыне. В своих возвышенных мечтах, свойственных практически всем отцам и матерям, Гюнтер видел Петера умным, одаренным, всесторонне развитым человеком, по праву ума, а не силы или власти денег занимающим в обществе высокое положение. Возможно, эти мечты и оказали свое действие, и именно благодаря им два года назад Гюнтер увидел свою фамилию с инициалом “П” в списке устроителей первого аукциона по продаже переоборудованной военной техники мирным научным организациям. Аукцион был организован Международным Комитетом по разоружению, и, как понял Гюнтер, Петер, несмотря на свою молодость, был полноправным членом этого Комитета. Прочитав статью об аукционе, Гюнтер страстно захотел увидеть Петера. И сын действительно появился в госпитале на следующее утро. Как он объяснял, ему почему-то вдруг сильно захотелось увидеть отца, и он, бросив все, приехал. Он долго рассказывал Гюнтеру о своей жизни, о работе, а Гюнтер, так и не решившись открыться даже сыну и заговорить с ним, только понимающе кивал, радуясь успехам, хотя и чувствовал в его словах плохо скрытое сожаление, что он сегодня не будет присутствовать на открытии аукциона. И тогда Гюнтер сделал так, что открытие аукциона перенесли на следующий день…