Ян Крашко - Орбита смерти

Он застыл на полуслове.

- Ты удивился? - глядела она ему прямо в глаза. - Ведь об этом писали все газеты. У меня имеются все твои фотографии. "Ханна из ФБР и Капо Тутти Капи Пульверино". Ведь ты же знаменит, Ричард. Теперь ты уже знаешь, почему я захотела, чтобы ты меня поцеловал.

- Это... Это потому? - неуклюже пробормотал он.

Шейла фыркнула смешком.

- Боже, и это неустрашимый борец против преступного мира. Скажи мне, неужели все, которые обычно геройствуют под пулеметным обстрелом, ведут себя по отношению к женщинам так робко?

- Не знаю.

- Я тебя очень люблю, Ричард, честное слово. И после той нашей встречи мне тебя сильно не хватало. Хорошо, что ты есть, - очень серьезно сказала она.

Около семи вечера они поехали пообедать к Андреасу. Это был маленький греческий ресторанчик, в стены которого были встроены аквариумы с экзотическими рыбками. Плюс плюшевые кресла, свечи и приятный полумрак небольшого зала.

Андреас, толстый, веселый хозяин, обслуживал их столик лично. Он сразу же заявил, что прекрасно знает, что им понравится, а потом, не задавая ни единого вопроса начал с изумительного фасолевого супа. Потом подал жаркое из черепахового мяса и спаржу. Закончили они десертом - крепчайшим кофе и двумя рюмочками коньяка.

Они ели и болтали. Впоследствии Ханна не мог вспомнить, о чем. Он помнил лишь то, что Шейла была превосходной слушательницей, и что во время обеда за столом ни на мгновение не было тихо.

В одиннадцать вечера он отвез ее домой.

- Очень жаль, что ты уже уходишь, - сказал он у самых дверей ее квартиры.

Шейла молчала.

- Позвонишь? - спросил он.

- Позвоню, Ричард.

Ханна крепко поцеловал ее в губы и повернулся, чтобы спуститься по лестнице.

- Ричард! - позвала она.

- Что?

- Останься со мной. А на завтрак я сделаю тебе обалденные гренки. Любишь?

2

"Нью Йорк, 12 июля, 11.00 утра

Хватило трех месяцев, чтобы американская Коза Ностра начала ощущать первые серьезные признаки внутреннего разложения. Синдикат, лишенный доступа к документации, к центральной картотеке, без поддержки центральной кассы, поколебался в нерушимых до сего времени основах. Отдельные Семейства все чаще ввязывались в локальные конфликты, так как теперь не существовало третейского судьи, которому до сих пор давали на рассмотрение свои точки зрения.

Дон Ферриано не обладал титулом Капо Тутти Капи, а тем самым не имел и власти. У мафии имеются священные, сохраненные на протяжении веков принципы, а они говорили, что лишь получивший благословение от уходящего предводителя может управлять организацией. Несмотря на течение времени и ХХ век на дворе, "друзья наших друзей" сохранили верность традициям. И Ферриано прекрасно понимал сложившуюся ситуацию. Его Семейство в Неваде не было достаточно могущественным, чтобы преодолеть анархию силой. Даже если бы ему удалось объединиться с другими, они и так оставались бы в меньшинстве. Дело в том, что большинство, ослепленное иллюзией безнаказанности, предпочитало действовать по собственному разумению. Все это Ферриано видел как на ладони и имел неопровержимые доказательства этого. Зал, где по его призыву собрался очередной съезд, зиял пустотой. Прибыли лишь немногие.

- Несчастье пало на наши Семейства, - говорил он, сидя за председательским столом. - Уже не слышен голос совести, люди не отдают себе отчета и не желают мобилизовать сил ради единства. Вы отлично понимаете, что структуры трещат, что ежеминутно начинаются братоубийственные войны меж теми, кто еще не так давно были вернейшими друзьями. На предыдущей встрече мы приняли определенные обязательства. Только ничего из них не вышло. Почему, дон Гарсия?

Глава нью-йоркской семьи поднялся с места и повел взглядом по залу.

- Я подчинился требованиям Совета, дон Ферриано. Поверьте, моей вины в этом нет. Все наши попытки закончились ничем, и в данный момент проникнуть к дону Пульверино у нас нет ни малейшего шанса. Уж слишком хорошо его охраняет Ханна со своими дружками. Сам я пожертвовал самыми лучшими людьми, а некоторые из них уже никогда не вернутся к своим женам и детям, закончил он.

Дон Ферриано кивнул.

- Мы верим тебе, дон Гарсия. Меня тоже встретила почти что неудача. Вот если бы у меня имелся доступ к нашим спискам... Единственное, что мне удалось, это оттянуть судебный процесс по делу дона Пульверино. Беда лишь отдалилась, но не исчезла. Если судебное разбирательство все же случится, дон Пульверино не пощадит никого. Как это не прискорбно, он в своем решении тверд.

Зал молчал.

- Нам остается одно, друзья, - продолжил Ферриано. - Если все попытки дона Гарсии оказались безрезультатными, то всякие другие начинания, направленные на ликвидацию дона Пульверино будут бессмысленными. Я верю Гарсии, он самый лучший из нас всех. Не удалось, что же. А теперь я задам вам, тем немногим и предусмотрительным, один вопрос. Что мы можем сделать, чтобы избегнуть разгрома? Ответьте мне, и, возможно, мы найдем какой-то выход.

Никто выступать не собирался.

- Дон Каппучини? - спросил Ферриано.

Тот печально покачал головой.

- А ты, дон Марко?

Сталлоне повторил жест Каппучини.

- Выходит, никто не хочет говорить... Этого я и ожидал, друзья, и не имею права обвинять вас, так как и сам до недавнего времени понятия не имел, что же делать.

- Не означает ли это, дон Ферриано, что теперь ты знаешь? - спросил Гарсия.

Ферриано большими глотками выпил стакан воды.

- Синдикат, - начал он, поставив стакан на место, - очутился перед лицом смертельной опасности. Впервые в истории мы находимся в ситуации, когда удары могут настичь нас с двух сторон: со стороны людей, которым мы платим, но которые вдруг почувствовали себя в безопасности своей анонимности, и со стороны нашего Капо Тутти Капи, что само по себе является беспримерным несчастьем. В такой ситуации мафия должна защищаться. А чтобы защищаться, она должна решиться на самые крайние меры.

3

"Вашингтон, 13 июля, 8.00 утра

Ханна проснулся с чудовищной головной болью. Утреннее похмелье вообще ужасная штука, тем более, когда перед тобой целый день беготни, бессмысленных разговоров и собраний.

Вчера он встретил знакомых, Кардов, и они пригласили его к себе, отметить рождение их первого ребенка. Там он упился до чертиков и, плохо соображая что-либо, очутился у себя в квартире где-то около двух часов ночи. К тому же, он понятия не имел, что происходит с Шейлой. Она звонила пару дней назад, а потом исчезла даже не попрощавшись.

На кухне он заварил себе кофе и закурил; докурив сигарету до половины, с отвращением выбросил ее. Вот кофе был в самый раз. Ханна просидел на кухне добрых пятнадцать минут, затем с трудом поднялся и направился за утренней почтой.