Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

— С изображением атомного облака и призывом «Сделай!»?

Заместитель министра кивнул.

— Ни вы, ни я не знаем, с чего все началось: то ли Национальный Совет Безопасности решил использовать психопатическое увлечение «Всадниками» для воздействия на общественное мнение, то ли «Четыре всадника» вообще его креатура, да это сейчас и не важно, потому что цель достигнута — вызванной «Всадниками» истерии поддались те самые слои населения, которые раньше наиболее решительно выступали против применения ядерного оружия, то есть хиппи, студенты, молодежь призывного возраста. Демонстрации протеста против войны и против применения ядерного оружия почти прекратились. Нужно совсем немного, чтобы шестьдесят пять процентов сторонников стали реальностью. Есть мнение — кажется, высказал его президент, — что еще одно выступление «Четырех всадников» — цифра эта будет даже перекрыта.

— Значит, за всем этим стоит президент?

— Кто, кроме президента, имеет право санкционировать сброс атомной бомбы, подумайте сами, — ответил заместитель министра. — Мы дали разрешение передавать концерт «Всадников» из долины Юкка прямо в эфир. Расходы оплачивает крупный военный концерн, чрезвычайно заинтересованный в получении оборонных заказов. Мы дали разрешение допустить на представление зрителей. И конечно, за всем этим стоит президент, иначе и быть не может.

— И представление завершилось взрывом атомной бомбы?

— Совершенно верно.

— Видел я как-то этих самых «Всадников», — сказал я, — вместе с моими ребятами, они как раз смотрели телевизор. Чертовски странное чувство… я все время ждал, что вот-вот зазвонит красный телефон. И мне хотелось, чтобы он зазвонил.

— Да, примерно такое же ощущение было и у меня, — сказал заместитель министра. — Иногда мне кажется, что те, чьей волей все это вершится, сами стали жертвами истерии… что теперь «Всадники» направляют действия людей, которые раньше пользовались для своих целей ими… круг замкнулся… Но я что-то за последнее время устал. Мы все так устали от этой войны. Разделаться бы с ней поскорее.

— Да, все мы хотим разделаться с ней любыми средствами, — согласился я.

Я получил приказ: весь экипаж подводной лодки «Бэкфиш» должен смотреть четвертое выступление «Четырех всадников». На первый взгляд приказ мог показаться странным — зачем всему личному составу подводного флота, оснащенного ядерными ракетами «Поларис», смотреть какую-то передачу по телевизору, однако если вдуматься, то станет ясно, что приказ продиктован заботой о моральном состоянии в войсках.

Служба на ядерных подводных лодках — дело нелегкое, не всякие нервы ее выдержат. Почти все свое время мы тратим на то, чтобы достичь вершин искусства, которое нам никогда нельзя будет применить. Накопление ядерного потенциала — разумная политика, она сдерживает агрессивные устремления, но на людях в ядерных войсках сказывается огромным напряжением, которое в прошлом усугублялось еще и тем, что возложенная на нас миссия не вызывала сочувствия среди наших соотечественников.

Поэтому установление более благожелательного отношения к нам в стране, которое все связывают с выступлением «Четырех всадников», сделало этих музыкантов чуть ли не кумирами ядерного подводного флота. Когда они поют, нам кажется, что они поют прежде всего для нас, что они обращаются непосредственно к нам.

Я решил смотреть передачу в пункте управления ракетами, где боевая команда должна быть готова в любую минуту дня и ночи выпустить по приказу «Поларисы». С ребятами, дежурящими здесь, у меня крепкая, нерасторжимая связь, какой я не чувствую с другими членами моего экипажа. Возле пульта мы не капитан и его подчиненные, нет, здесь мы — голова и руки. И если придет приказ, он будет исполнен моей волей и их повиновением. В такую минуту легче, когда ты не один…

Все смотрят на экран телевизора, который установлен над главным пультом управления.

На экране — крутящаяся смерчем спираль, химически желтая на химически голубом фоне. Ползет вязкое, глухое гудение — по-моему, ситар и какой-то электронный инструмент, и мне кажется, что это гудит моя голова: спираль врезается в сетчатку, глазам больно, но нет на свете силы, которая заставила бы меня отвести их.

Голос произносит медленно и торжественно:

— Пусть свершится все…

Другой подхватывает:

— Пусть сейчас свершится.

— Все… сейчас… все… сейчас… все… сейчас…

В голове у меня гулко отдается «все-сейчас», «все-сейчас», «все-сейчас», экран начинает пульсировать разными цветами: «все» — вспыхивает желтый вихрь спирали на голубом фоне, «сейчас» — зеленый вихрь на красном… «все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас…»

«Сейчас» — это экран, «все» — это я… Как странно, словно я бьюсь о невидимую стену, которая стоит между мной и экраном, и мозг мой сжимает стальной обруч, а я пытаюсь этот обруч сорвать… Сорвать? Зачем мне его срывать?

Экран пульсирует быстрее, быстрее, между «все» и «сейчас» уже давно нет паузы, они слились, глаз не может вынести безостановочное мелькание, изображение не успевает стереться с сетчатки, на него сразу же накладывается другое, третье, четвертое… нет, так нельзя, голова моя сейчас расколется…

Пение и музыка обрываются, перед нами на фоне чистого голубого неба «Четыре всадника» в своих черных одеждах, и одинокий голос умиротворенно вздыхает:

— Свершилось…

Теперь камера находится прямо над «Всадниками», которые стоят на каком-то круглом помосте. Она медленно и плавно поворачивается вверх и в сторону, и я вижу, что этот помост устроен на самом верху высокой башни, а вокруг башни — тысячи, десятки тысяч людей, они сидят прямо на песке, который тянется до самого горизонта.

— И я, и ты, и он…

Да, я тоже один из этой толпы, она струится с экрана и обволакивает меня, она тает и течет, как нагретый пластик.

— Мы все…

Удивительное, несказанное ощущение! Музыка все быстрее, все экстатичнее, все исступленнее. Наш «Бэкфиш» — неужели он еще существует? Толпа медленно раскачивается вокруг меня, расстояние, отделяющее нас, исчезло, я с ними, там, они со мною, здесь мы — одно существо.

— Мы все… мы вместе… это чудо совершили!

Мы с Джереми сидели, глядя на экран, забыв и друг о друге, и обо всем на свете. Хоть вахты у нас короткие, но, когда ты находишься здесь, в бункере, под многотонной толщей бетона, один на один со своим напарником и у вас нет другого дела, как думать невеселые думы да действовать друг другу на нервы, на душе у тебя порой становится на редкость погано. Нас считают самыми уравновешенными людьми на свете, во всяком случае так нам говорят, и так оно, наверное, и есть, потому что мир пока еще не полетел в тартарары. Ведь так мало нужно — вдруг на ребят, дежурящих за пультами «минитменов», что-то одновременно накатило, они повернули свои ключи в стартовых замках, нажали кнопки и — готово, третья мировая война началась!